но не заметил этого маленького конвоя[65]. Два судна были окрашены только с одного борта. «Это как играть «Гамлета» и «Отелло», – заметил позже Грэдуэлл, – очень маленькой труппой». Пока они стояли во льдах, были спрятаны, и пока были спрятаны, чувствовали себя в безопасности.

7

Пока крейсеры Гамильтона уходили все дальше и дальше от рассеявшегося конвоя, моральный дух его британских и американских моряков падал. В ночь с 4 на 5 июля тайна ухода эскорта стала еще загадочнее: подозрение, что крейсеры бросили конвой, очевидно, ради того, чтобы вступить в бой с кораблями противника, не было развеяно. Но теперь, когда немецкие военные корабли не появлялись, почему бы крейсерам не повернуть обратно? Они продолжали идти на запад со скоростью хода 25 узлов. В один момент, когда корабли вышли из полосы тумана, прямо перед крейсером «Норфолк» оказалась немецкая подводная лодка в надводном положении; командир Белларс попытался протаранить ее, но там раздался сигнал ревуна, и лодка по срочному погружению исчезла под носом у «Норфолка». Эти подводные лодки – хотя Гамильтон об этом еще и не знал – были единственной причиной ухода крейсера на полном ходу.

Пошли разговоры, что Королевскому военно-морскому флоту приказано удирать от немцев; эти слухи разлетались в подпалубных помещениях крейсеров со скоростью степного пожара. Командир «Лондона» позже рассказывал:

«Я живо помню одну деталь. Во время этой операции я буквально жил на мостике, и тем вечером, когда я там ужинал, мой старый главный стюард подошел ко мне и, забирая посуду, прошептал: «Жаль, сэр, что нам пришлось оставить тот конвой…». Я знал тогда, что об этом говорит весь корабль и что нужно было что-то сделать, чтобы поддержать моральный дух команды».

Командир «Лондона» сказал Гамильтону, что команда должна знать все о происшедшем, чтобы положить конец слухам. Гамильтон пообещал сделать это. В 1.15 Гамильтон передал на все корабли общее объяснение, как ему виделась ситуация, в попытке успокоить растущее смятение:

«Я знаю, что все вы будете чувствовать такую же боль, как и я, из-за того, что нам пришлось оставить эти замечательные суда и предоставить им самим добираться до порта. Враг под прикрытием базирующихся на берегу самолетов добился концентрации таких сил в этом районе, которые значительно превосходят наши. Поэтому нам приказано уйти. Все мы сожалеем, что доброе дело ближнего охранения не может быть доведено до конца. Я надеюсь, что у всех нас скоро будет шанс расквитаться с гуннами».

Американский командир Хилл ответил со старшего из американских крейсеров – «Уичито»: «Спасибо. Я чувствую то же самое». Из послания Гамильтона понятно, что он все еще думал, что германские линкоры находятся в море. Это впечатление было вмиг развеяно двумя часами позже: в 3.22 крейсеры получили из адмиралтейства радиограмму, сообщавшую, что, по данным авиаразведки, тяжелые корабли противника ушли из Тронхейма и Нарвика и находятся, «как считается», в районе Алта-фьорда[66]. Для контр-адмирала Гамильтона это было жестоким ударом. Значит, тогда германские корабли не были в море, а сейчас уже нападают на рассеявшиеся суда PQ-17?

С его точки зрения, не было смысла отсылать Брума с его эсминцами обратно. Суда конвоя рассеялись к этому времени по площади более 7500 квадратных миль. Единственно, чего смогли бы добиться корабли Брума, это сопровождать отдельные грузовые суда – если бы сумели найти их. Но к этому времени у них и топливо было на исходе. Гамильтон считал, что при сохраняющейся возможности нападения британского линейного флота на германские тяжелые корабли, может быть с участием авианосца «Викториес», наиболее полезные услуги мечущиеся эсминцы Брума смогут оказать, будучи при эскадре союзников. С таким прицелом Гамильтон начал в 11.30 длительный процесс заправки эсминцев с крейсеров, и через несколько часов четыре из шести завершили заправку.

Капитану 2-го ранга Бруму также было известно о запутанной ситуации, и в первые часы 5 июля он поведал о своем беспокойстве британскому адмиралу:

«Мой последний краткий инструктаж судам PQ-17 и оставшимся кораблям эскорта состоял в следующем: конвою рассеяться и следовать в русские порты; оставшимся кораблям эскорта следовать самостоятельно в Архангельск; подводным лодкам остаться, чтобы атаковать противника, если тот приблизится до того, как конвой рассеется, а затем действовать по приказам старшего офицера. «Паломарес», несомненно, взял на себя обязанность старшего, но я думаю, что оставил свои замечательные корабли эскорта в трудном положении, и предлагаю, чтобы эти поспешные и неадекватные инструкции были поправлены или развиты в требуемом виде при первой возможности».

В Баренцевом море никто не взял на себя обязанность старшего. За некоторыми исключениями, каждое грузовое судно и эскортный корабль уходили полным ходом, думая лишь о собственном спасении. Обуреваемый тяжелыми предчувствиями, Гамильтон во второй половине дня снова связался с Брумом:

«Были ли у вас специальные инструкции о поведении эскорта после рассеивания конвоя? Что привело вас к мысли, что эсминцы должны сосредоточиться и действовать по приказу старшего офицера? Я лично целиком одобряю ваше предложение».

Возможно, приободренный заключительной фразой Гамильтона, Брум ответил:

«Никаких инструкций. Предложение присоединиться к вам исходило от меня самого. Моя оценка основывалась на скудной информации того времени и состояла в том, что этот шаг сдержит противника в момент рассеивания конвоя и что эсминцы будут наиболее полезны под вашим командованием».

Заканчивался ответ словами:

«Решение покинуть оставшиеся корабли эскорта было крайне неприятным для меня, и я всегда готов возвратиться и собрать их»[67].

На двух американских крейсерах «отступление» было воспринято моряками с удивлением и горечью. «Что у нас за Верховное командование, если мы, собрав такую силищу, не можем дать отпор? – задавался вопросом лейтенант Фербенкс. – Что, британцы стали пушкобоязненными? Как таким способом можно выигрывать войны?» Эти злые вопросы раздавались повсюду и на крейсерах США: «Утром все были настроены в таком духе». Командир «Уичито» Хилл сидел в своем кресле на мостике и безучастно смотрел на яркое и такое мирное в тот момент море. Он ощущал растущее недовольство экипажа корабля. Вышел специальный выпуск газеты, издававшейся на крейсере, и в нем последовательно приводились радиограммы из британского адмиралтейства и события предыдущего дня. Передовая статья была прямолинейной:

«Никто не может обвинить нас, что мы когда-нибудь проявляли робость. Никто не может говорить и о том, что у британцев «тонка кишка»; в конце концов, они воюют на этой войне уже примерно три года; в течение целого года они воевали одни, без союзников, без обученной армии и без надлежащего вооружения, их флот