Они вышли в море до рассвета. Этого хотели и Фолько д’Акорси, и Рафел. «Серебряная струя» двинулась на север, унося с собой мертвеца и команду наемников д’Акорси. Рафел хотел поймать отлив.

Она больше никогда не видела Раину Видал. Не в этой жизни, а их религии проповедовали очень разные взгляды на посмертие и на то, что оно может принести человеку и какие встречи могут быть ему позволены.

Глава VII

В начале второго года в плену в Родиасе, среди людей, которых он в своих записях изображал варварами, Курафи ибн Русад осознал, что его высказывания по этому поводу можно счесть обманом.

Но если его когда-нибудь освободят, получив наконец выкуп, или просто отпустят домой, в Альмассар, нужно, решил он, чтобы заметки, которые он привезет и обнародует дома, были крайне нелестными для тех, кто его захватил и держал в плену.

Да, он вернется в Маджрити и привезет повесть о самом жестоком обращении. Об ужасном голоде, о ночлеге в ледяных комнатах ветреной зимой, о нищенской одежде и кишащем болезнями городе.

Он отпил из бокала глоток вина из какого-то северного района, размышляя об этом. Босиком! Он скажет, что иногда у него не было обуви, он ходил босиком… ночью, когда шел снег!

Куртизанка, которой он отдавал предпочтение, в тот момент надевала на свои босые ноги сандалии. Она не спешила, зная, что ему нравится наблюдать за тем, как она постепенно снова приобретает приличный вид и манеры.

Только что она выглядела совсем иначе.

Разумеется, вернувшись домой, он скажет (если когда-нибудь вернется домой), что женщинам Родиаса ни за что не сравниться по красоте и уму с женщинами ашаритских земель. Они не обладают и долей такого же обаяния и искушенности. Есть разница между тем, что ты думаешь (и что ты делаешь), и тем, что благоразумие требует говорить или писать.

Он забросил свои комментарии к ибн Удаду. По правде сказать, он недалеко в них продвинулся. Проблема была в том, что Курафи не совсем понял первые страницы работы великого человека, и это создавало некоторые сложности при составлении комментария к книге.

Вместо этого он сейчас писал гораздо более личную (и очень драматичную) историю о том, как его захватили в море пираты, как его оскорбляли и избивали, как они плыли к Родиасу по бурному морю много дней и ночей, как он лишь по милости Ашара спасся от гигантских волн, а потом его продали в рабство Верховному патриарху дикарей-джадитов! Развратному, испорченному человеку, чья ненависть к звезднорожденным хорошо известна. Человеку, который поклялся отбить Ашариас, и вернуть ему прежнее имя, и сжечь живьем всех тамошних сторонников истинной веры!

Курафи позволил себе использовать отборные, яркие описания выдуманных пыток, которым его якобы подвергали после прибытия в Родиас. Он утверждал, что стоически выдержал их все, ведь Ашар и звезды, сияющие огни вдохновения, всегда были с ним.

Куртизанка – ее звали Тулия – улыбнулась ему через плечо, выходя из комнаты. Она была не из болтливых. Ему это нравилось – ибн Русад предпочитал говорить сам. Теперь он уже хорошо владел языком Батиары. Вполне посильная задача для такого умного человека, как он!

Его основная задача, хоть он никогда не признался бы в этом дома, была очень интересной. Он работал в красивом палаццо графа Ансельми ди Вигано над словарем для переводчиков, куда входили ашаритский, научный тракезийский и киндатский языки. Ди Вигано, довольно образованный и культурный человек (это наблюдение также не будет изложено в письменном виде), убедил Верховного патриарха позволить ибн Русаду заняться этим трехъязычным проектом. Появление Курафи за год до этого сочли волей провидения: его объявили даром Джада. Верховный патриарх выкупил его у пиратов и отправил к ди Вигано для участия в этой работе.

В первые месяцы ему дали учителя, который обучал его языку Батиары. А также – поскольку это было очевидной необходимостью – доктринам и ритуалам Джада. Через полгода ибн Русад официально стал одним из детей солнечного бога, приняв эту веру во время церемонии в домашнем святилище палаццо Ансельми ди Вигано. Ди Вигано лично поручился за него, что имело большое значение. Важные люди присутствовали на этой церемонии. После нее устроили пиршество.

Курафи не возражал. Что он мог возразить, в самом деле? Кроме того, работы многих ученых и святых людей свидетельствовали, что насильственный переход из веры Ашара не губит душу человека. На это существовал точный аргумент: так как самоубийство – грех, поступок, позволяющий не быть убитым джадитами, оправдан.

Люди регулярно переходили из одной веры в другую по той или иной причине. Киндаты и джадиты в Маджрити все время так поступали. Прежде всего, переход в иную веру спасал тебя от выплаты подушного налога с еретиков.

В одиночестве Курафи продолжал молиться Ашару и звездам, соблюдая осторожность. Не так давно один из придворных чуть было не застал его стоящим на коленях. После этого он больше не опускался на колени во время молитвы и молился молча.

С самого начала он обедал в хорошем обществе. Стол у ди Вигано был превосходный – опять-таки об этом он не станет упоминать в своих описаниях. Курафи сидел за одним столом с учеными, дипломатами, высокопоставленными священниками и умными женщинами. По крайней мере две из этих женщин были поэтами, такого в Маджрити не случалось. У него была собственная спальня, зимой ее обогревали жаровни. У него был слуга. Ему предложили удовлетворять свои желания с куртизанками, рекомендованными (и оплачиваемыми) управляющим Вигано. Он мог гулять по улицам и площадям Родиаса когда ему заблагорассудится, мимо и среди развалин и монументов Древних, которые здесь встречались повсюду. Родиас когда-то явно был гораздо более густонаселенным городом, чем сейчас. В Альмассаре теперь живет больше людей, говорил себе Курафи. И в Тароузе. И в Абенивине. Во всех этих городах! Он был совершенно уверен, что это правда. Когда он выходил из дома, его сопровождали два вооруженных человека. Для его безопасности и… все-таки он был здесь пленником.

Не то чтобы он мог сбежать, даже если бы эта мысль пришла ему в голову.

Его письменный труд был рассуждением (ему нравилось это слово) именно на эту тему: пленение и жизнь на чужбине, их отравленные плоды. Как вынужденное отдаление от родной земли со временем может поставить на душу клеймо железом. Он не был уверен, что сам придумал эту фразу, но считал это возможным. Он хорошо умел обращаться со словами, это о нем говорили с самого детства.