Шрифт:
Закладка:
В это мгновение в ней происходила борьба между природной, неодолимой алчностью к деньгам, которые, в виде благодарности, были ей только что посулены, и между неловкостью сообщить о том, как постаралась она пристроить эту девочку в любовницы его же собственному сыну — «хоть и подкидыш, а все-таки немножко неловко — для сына-то». А по правде-то говоря, генеральша только для того и воспитывала эту девушку так заботливо, чтобы, при случае, повыгоднее продать ее кому-нибудь на содержание. Первым случаем для этого подвернулся Владимир Шадурский — стало быть, что же мешало тут генеральше соблюсти свою выгоду?
Но много и много раз доводилось ей в жизни отменно выпутываться из положений несравненно более худших, выходя совсем сухой из воды, и потому, в данном случае, она недолго колебалась. Естественная жадность победила маленькую неловкость.
— Вы, кажется, бероте участие в моя Машинька? — с любезной, заискивающей улыбкой обратилась она к Анне. — Peut-être, madame, vous êtes une parente?[534]
— Нет, но видите ли, в чем дело, — вмешался Чечевинский, предупреждая ответ сестры, — мать этой девушки уже умерла пять месяцев тому назад. Она почти все эти двадцать лет прожила за границею, там и скончалась. Моя родственница (он указал на Анну) была к ней очень близка. Покойница за несколько дней до смерти призналась ей, что у нее осталась в России дочь, подкинутая князю Шадурскому. Она взяла с нее клятву отыскать эту девочку и оставила ей даже некоторый капитал, часть которого нарочно отложила для того, чтобы вознаградить тех, кто принимал участие в воспитании девочки. Моя родственница недавно приехала в Россию, затем чтобы исполнить данное обещание.
Фон Шпильце опять пришла в некоторое замешательство.
— Sans doute, s’est une noble personne, la mère de cette fille?[535] — спросила она разом и Каллаша, и Анну, поведя на обоих глазами.
— Да, но это, впрочем, постороннее, — заметил венгерский граф.
Амалия Потаповна вздохнула, пожав плечами.
Положение ее было затруднительно. Не хотелось упустить возможности получения предвидимых денег, и вместе с тем она не знала, что сталось с Машей после того, как та разошлась с Шадурским. Она подыскивала в уме своем, как бы не упустить своей выгоды и в то же время половчее выпутаться из затруднительного положения.
Совместить и то и другое было весьма нелегко, если даже не невозможно.
Генеральша подумала, раскинула умом и так и этак, но видит, что дело не выгорает.
— C’est bien dommage, cher comte, mais!..[536] (Она снова вздохнула и пожала плечами.) Ich selbst weiss ja nicht, was aus ihr geworden ist[537]. Я утеряла ее из моих видов.
— Но ведь вы же сами сказали, что она несколько времени жила у вас, — возразила Анна.
Генеральша с внутренним сожалением сообразила теперь, что слишком поторопилась дать им кой-какие положительные сведения. Она крепко досадовала на самое себя, но сделанного уже не было возможности поправить.
— Да, Машинька жила при меня, — с оттенком какого-то прискорбного сожаления потирала она свои руки, — но я не могу отвечать за нее, она уж взросла… у наш век такое своевольстви…
— Стало быть, она, вероятно, ушла от вас? — спросил Николай Чечевинский.
— Hеlas! mon cher comte![538] — покорственно разведя руками, вздохнула фон Шпильце.
— Куда же именно? К кому?..
— О! Тут целый историй!.. C’est une occasion… ganz romanhaft!..[539] Я ж ничего, ничего не примечаль, всэ было встроено мимо моей Person[540]. Ich selber hab’s zu spät erfahren[541]. Она имела авантуры… До меня ездил князь Шадурский… votre fils, mon prince[542], — в скобках обратилась она к гамену. — Elle a etе amoureuse… comme une chatte! Aber ich habe nichts bemerkt[543]. Как они там сделались — не знай, только авантура та была скончона на том, что она избежала од мене и жила с князем pendant quelques mois comme une femme entretenue[544]. Потом он ее бросил — et voilà tout[545]! Больше я ничего не знай.
Эти слова произвели какое-то громовое действие на Шадурского и Анну.
Тот впервые почувствовал, что судьба как будто начинает карать его за что-то. Его дочь — любовница его сына! Сколько ни был он склонен в душе относиться легко и небрежно ко многим вещам, которые для честного человека составляют нечто вроде святыни, однако же душа его отказалась переварить это последнее обстоятельство. Оно потрясло и возмутило ее всю до глубины. Но против кого именно возмутился князь — в том он не дал себе отчета. Правдивее всего было возмутиться против самого себя.
Но если он почувствовал себя несчастным, то Анна была чуть ли не вдесятеро несчастливее его. У нее в эту минуту подкосились ноги, и, вся бледная, почти вконец обессиленная, опрокинулась она на спинку своего кресла.
Этими словами для нее все уже было сказано. Они совершенно случайно озарили ей то, чего доселе никак не мог предположить ее рассудок. Имя «Машенька», неоднократно упомянутое генеральшей, и факт, что эта Машенька была любовницей князя Владимира Шадурского, в один миг напомнили ей встречу в перекусочном подвале, потом встречу над прорубью, от которой оттащила она молодую девушку, и столкновение с вором Летучим в Малиннике, и целые сутки, проведенные вместе в ночлежной Вяземского дома, где эта девушка рассказала ей всю свою историю. Все это словно каким-то ярким, чудодейственным и всепроникающим светом мгновенно озарилось теперь перед глазами матери.
«Так это была моя дочь!» — словно молния, пронзила роковая мысль взбудораженный мозг Анны.
В глазах ее зарябило, затуманилось, на грудь налегло что-то тяжелое и мутящее, голова и руки бессильно опустились, и Анна упала без чувств.
Поднялась суматоха.
Озадаченная и перепуганная генеральша заметалась во все стороны, то кричала людей, воды, спирту, то вдруг кидалась к колокольчику и начинала вызванивать свою прислугу.
Люди не замедлили сбежаться, и пока две генеральские горничные ухаживали вместе с Каллашем за бесчувственной Анной, в комнату осторожно быстрой походочкой влетела Сашенька-матушка, воспользовавшись минутой общей суматохи.
Ловкая агентка, подобно своей высокой патронессе, имела претензию знать по возможности наибольшее число фактов и деяний, творящихся на белом свете. Это, между прочим, была одна из промышленных отраслей ее существования, и в силу такой претензии Сашенька-матушка не упускала ни одного удобного случая, чтобы, оставшись при подходящих обстоятельствах наедине, не приложить к замочной скважине своего уха или глаза.
Так точно было поступлено и в данную минуту, во время
