вы мне скажите, где она и что с нею. Вы либо отдадите мне ее живую, либо укажете ее могилу. Это для вас единственное средство избавиться от позора. В противном случае сегодня же, через какие-нибудь полчаса, я буду валяться пьяная на улице, подле вашего дома. Хотите? Из этого самого окна вы можете увидеть тогда, как княгиня Шадурская, ваша жена, станет потешать толпу своим «развращенным видом» и как заберет ее полиция. Клянусь вам моею дочерью, живою или мертвою, что я не задумаюсь исполнить это! Итак, ваше сиятельство, где моя дочь?

Князь молчал, не подымая глаз.

Анна меж тем ожидала ответа, которым он медлил, и каждая секунда такого молчания отражалась на лице матери — тоской, и страхом, и безнадежностью. В глубине души своей она опасалась, чтобы ответ его не был отрицательным, опасалась того, что он, пожалуй, и сам не знает теперь, где ее дочь.

Оно так и было.

После минуты тяжелой, молчаливой нерешительности, Шадурский наконец отрицательно покачал головою и пожал плечами.

— Не знаю… Ничего не могу вам ответить… Мне и самому неизвестно — ни где она, ни что с ней, — пробормотал он, все еще не смея поднять свои взоры.

Анну словно ветром слегка шатнуло в сторону, так что она поспешила ухватиться рукою за спинку тяжелого кресла.

Казалось, этими последними словами были убиты и похоронены все ее надежды.

Сизиф с таким неимоверным трудом и усилием докатил свой громадный камень почти уже до самой вершины горы, и камень вдруг, одним мгновением, скатился в пропасть, скатился на самом рубеже полного торжества и спокойного, счастливого отдыха.

На бледную, убитую Анну почти моментально наплыло непросветною тучею безысходно угрюмое отчаяние.

— Но вы ведь должны же знать, как именно распорядились вы с этой девочкой двадцать три года назад? — послышался за нею голос графа Каллаша. — Вы должны знать, куда девали ее, в чьи руки была она отдана?

Анна встрепенулась и как будто воскресла. В ее взорах снова загорелись нетерпеливое ожидание и надежда.

— Я сделал все, что мог, по совести! — ответил Шадурский. — Я отдал ее одной моей знакомой, отдал и деньги на ее воспитание, несколько тысяч…

— Назовите имя этой знакомой. Здесь ли она? Жива ли она? — почти перебила его Анна.

— Да, она здесь… Генеральша фон Шпильце.

— Фон Шпильце? — подхватил Каллаш. — Я ее знаю! От нее добьемся толку! Было ли ей известно, что эта девочка — ваша дочь?

— Нет, я это скрыл. Я выдал ее за неизвестного подкидыша.

— И после этого вы ни разу не поинтересовались узнать о судьбе ее?

— Я… я вскоре уехал тогда за границу, на долгое время.

— Ну а потом, по возвращении?

Князь ничего не ответил.

— То есть, говоря по правде, — продолжал Николай Чечевинский, — вы, отдавая этого ребенка именно в руки известной фон Шпильце, обеспечили его несколькими тысячами, вероятно, затем, чтобы потом уж и не знать, и никогда не слыхать о нем ни слова.

— Я считал мою обязанность исполненной, — уклончиво заметил Шадурский.

— Стало быть, мое предположение справедливо?

Тот, вместо словесного ответа, только головою поник, как бы в знак печального, но полного согласия.

— Ну так вот что, — решительно приступила к нему княгиня Анна, — вы должны сейчас же, вместе с нами, ехать к этой фон Шпильце, и во что бы то ни стало потребуйте от нее отчета. Она должна сказать нам, где моя дочь.

Князь сидел, погруженный в какие-то размышления, и ни единым жестом не выразил ни согласия, ни отрицания.

— Вы слышали, князь, мое последнее слово? — возвысила голос Анна. — Выбирайте между одним из двух: либо я исполню свою угрозу, либо вы поедете со мной и добьетесь мне положительного ответа. Угодно вам ехать или не угодно?

— Да, да, я поеду, — словно приходя в себя, поспешил ответить Шадурский и торопливо поднялся с места.

XXXVIII

ЧУХА ДОВЕДАЛАСЬ, КТО ЕЕ ДОЧЬ

Достопочтенная генеральша принимала какой-то секретный доклад своей агентши Пряхиной, когда доложили ей, что ее изволят спрашивать старый князь Шадурский и граф Каллаш и что вместе с ними приехала какая-то старуха.

Генеральша сначала хотела было выслушать доклад Сашеньки-матушки и для этого приказала лакею просить своих посетителей немного обождать; но тотчас же сообразила, что такой экстраординарный визит, вероятно, имеет какую-нибудь важную цель, и потому, прервав доклад Пряхиной и велев ей дожидаться, сама немедленно вышла к посетителям.

Старый гамен все еще был настолько растерян и расстроен, что не знал, как приступить к делу и с чего начать разговор со своей старинной приятельницей.

На подмогу к нему выступил Николай Чечевинский.

— Двадцать три года тому — начал он, по обыкновению, на французском языке, ибо в обществе, в качестве истого иностранца, не изъяснялся иначе, — двадцать три года назад князь поручил вам пристроить в надежные руки девочку-подкидыша. Теперь некоторые обстоятельства побуждают его узнать, кому именно была она отдана. Надеюсь, вы можете сообщить это.

Генеральша, по-видимому, никак не ожидала, что совокупный визит этих трех особ сделан ей для того, чтобы предложить подобный вопрос. Но, озадачившись не более как на минутку, она тотчас же совершенно овладела собою и заговорила вполне покойно и самоуверенно.

— Ах, как же, как же! Я помнийт гарашо cette petite fille Maschinka[528]! Она у меня била в добры руки, in einer guten und frommen Familie[529].

— Вы будете столь любезны указать нам это семейство, — предложил Чечевинский.

— Oh, s’il vous plaît, monsieur! На Петербургски сторона, auf Koltowskoy, bei einem tschinownik, Peter Semionitsch Powietin[530].

— Она и теперь там находится? — спросила Анна.

— Oh, non, madame[531], то я еще в позапрошлой зиме забрала ее. Pendant quelque temps elle еtait ici, avec moi[532].

— А теперь она где? — с видимым нетерпением продолжала расспрашивать Анна.

Генеральша замялась. По всему заметно было, что на последний вопрос ей трудно дать ответ прямого и положительного свойства.

— Я, право, не знай, — решительно пожала она плечами. — Maschinka уже взрослы девиц, schon, majorenne, ich hab’nicht für sie zu verantworten[533].

Последняя фраза показалась Анне чем-то зловещим.

— Но все-таки вы можете знать, где именно она находится и что с нею? — вмешался граф Каллаш. — И поверьте, что вас, во всяком случае, сумеют поблагодарить за ваши заботы о воспитании этого ребенка.

— О да, да! Вы можете рассчитывать, — подхватил расслабленный гамен, — да, даже и я… Я непременно буду благодарить вас… Ведь вы меня знаете, моя милая Амалия Потаповна.

— Oh! Ми стары