Шрифт:
Закладка:
Вы мне понравились сразу. Ваше лицо, ваша фигура, — особенно ваши губы. Говоря вам какие-то пустяки и слушая вас, я глядел на эти губы и думал, что им в тысячу раз было бы приятнее целоваться, чем говорить.
Но зато Лина Федоровна мне не только не понравилась, но сразу же стала антипатична. При первом взгляде она даже не показалась мне интересной. Тонка, вертлява, длинноноса, зла, вот что подумал я о ней и сейчас же перевел глаза на вас.
— Это мой маленький дорогой друг, — сказали вы, указывая на Лину Федоровну, — она удивительный человек и сколько талантов…
Тогда я вам не поверил.
Танцевал больше я с вами, с ней сделал один тур вальса и должен был отдать ей справедливость, — она танцевала изумительно. Но для меня это было не важно. Я почти не говорил с ней и искал вас глазами.
— Моя подруга вам, наверное, очень нравится, — чуть улыбаясь острыми углами тонкого рта, сказала мне Лина Федоровна.
— Почему вы думаете? — удивился я.
— Я это вижу, — серьезно ответила она, — но только она слишком добрая…
— Ну и что же? Тем лучше!
Меня начинал изводить ее тон.
— Тем хуже, — спокойно продолжала девушка, — она скоро надоедает, это скучно…
Я ничего не ответил, обозленный ее словами и мысленно посылая ее к черту. «Не думаешь ли ты, что с тобой очень весело?» — спрашивал я ее злыми глазами. Она только тихо улыбалась. Окончив кружиться, я посадил ее на место, думая скорее отделаться от нее, но она сама встала навстречу какому-то господину и кивнула мне:
— Вы свободны…
Во все продолжение вечера я не отходил от вас и не видал уже Лины Федоровны. Мое присутствие, я это почувствовал сразу, было приятно вам, — вы были оживлены и Гагарин, проходивший несколько раз мимо нас, значительно мне подмигивал. Не буду скрывать, что мысль о вас, как о человеке, как о женщине с золотым сердцем, какою я вас узнал впоследствии, ни разу не приходила мне на ум, так как все мое внимание было обращено на вашу наружность. Глядя на вашу полную грудь, плечи и руки, я уже целовал их глазами, и вы, наверное, не были бы так покойны и так веселы, если бы знали, о чем мечтал я в то время, когда губы мои произносили всякий светский вздор. В этот вечер я твердо решил добиться вашей взаимности. Пуститься на все хитрости, уловки, ложь, лишь бы овладеть вами. Я уже внутренне дрожал, как дрожит легавый пес, делая стойку. Я чувствовал, что во мне просыпается охотник, для которого сам процесс охоты важнее намеченной дичи.
Как вы знаете, наш губернатор умел устраивать балы. Это единственное, кажется, что он умел делать, этот миленький, коротенький старикашка, первый дирижер, завидный жених, неисправимый мышиный жеребчик. Как-то всегда так выходило, что мужья не мешали женам, а жены мужьям. За ужином рассаживались дамы по собственному усмотрению, выбирая себе кавалера. Подавали хорошее шампанское и никто не говорил тостов. Было весело. В маленьких гостиных устраивались даже petites jeux[17].
Говоря с вами, танцуя, играя в почту, я неустанно изучал вас, ваши вкусы и бил наверняка. И при всем том, я был вполне искренен.
Уже в вестибюле к вам подошел ваш муж, с которым я тут же познакомился.
И мы расстались.
— Вы, конечно, будете у нас, — сказали вы, улыбаясь из-под белого капора.
Когда вместо ответа я посмотрел на вас, вы отвернулись.
«Клюет», — решил я и вместе с тем почувствовал к вам какую-то нежность.
Вы уехали, а я стоял на крыльце, махая вам перчаткой.
— Moderez vos transports, monsieur[18], — услышал я совсем близко от себя знакомый голос и смех.
Я оглянулся. За мной стояла Лина Федоровна в черном кружеве на рыжих волосах, в темном меховом пальто. Ее серые глаза прямо в упор смотрели на меня, усмехаясь.
— Право, глядя на вас, я начинаю верить в счастье, — продолжала она по-русски. — Моя Annette прелестная женщина, но неужели вам еще не надоело?
Я кусал усы и чувствовал себя глупым перед этой девчонкой.
— Но это ничего… вы мне все сейчас расскажете. Я еду к себе — вот мой возок: надеюсь, что вы не откажете меня проводить.
Мне оставалось только согласиться, чтобы не показаться невежей.
В маленьком возке было почти темно и душно. Нас раскачивало, как на волнах.
— Вы далеко живете? — спросил я первое, что мне пришло на ум.
— Нет, не очень, всего лишь четыре версты от города.
Она опять засмеялась.
— Ха-ха — какой он смешной. Чего вы дуетесь? Неужели я такая страшная?
— Ничуть, — возразил я, стараясь быть спокойнее и приглядываясь в темноте к моей спутнице. — Смотрю на вас и думаю, что впервые вижу такую девушку…
— Разве? — засмеялась она. — Тем лучше, я очень рада! Небось, глядя на Annette, вы этого не думали?
Я все более удивлялся.
— Скажите, пожалуйста, отчего вы так зло говорите об Анне Андреевне? Почему вы ее не любите?
— Я? Напротив — я ее очень люблю, но я удивляюсь, как вы можете любить ее!
Меня взорвало.
— Pardon, — где основания к тому, что вы только что сказали?
— Мне не нужны основания, — почти строго ответила она, — я это знаю. Но довольно, — помолчав, продолжала эта странная девушка, — un реи de pitié pour moi[19]! — перестаньте сердиться. Я совсем не хотела обидеть вас.
Голос ее стал мягким, почти нежным.
— Право, расскажите мне что-нибудь о себе… Вы умеете жить, и это мне нравится. Я сама такая…
Она окинула с головы кружева и распахнула пальто. Ее руки лежали неподвижно, вытянутые на коленях.
В стекла возка порывами бился ветер и шуршала мерзлая крупа снега.
Мы уже ехали в поле. Иногда накаты были так круты, что нас кидало сверху вниз, как жалкую лодчонку в бурю. Лошади то везли быстро, то совсем останавливались. Скоро должно было светать, но пока еще вокруг шевелилась глухая темень зимней ночи.
— Вы не спите?
— Нет, — ответил я, хотя уже чувствовал тяжесть в голове и томление в ногах, — нет, что вы?
— Это ничего! Я не обижусь… мне нравится дремать под этот шорох снега. Брр… как там должно быть холодно.
Она. придвинулась ко мне, вздрагивая.
Бывают такие положения, когда не знаешь, что делать, как вести себя, чтобы не казаться
