Он, кстати, вновь задерживается взглядом на моих ногах, по ним проносится волна мурашек. Я надеялась, что Алекс не заметит, какую реакцию вызывает во мне один лишь его взгляд, а спишет мурашки на непогоду, потому что, когда мы садимся в Audi, которая ждет нас у выхода из здания аэропорта, он перекидывается парой фраз с водителем, и тот через тридцать секунд приносит для меня плед.

Это проявление заботы затрагивает сентиментальные струны моей души. Все-таки как прекрасно, когда есть люди, которым ты небезразлична. Чтобы занять себя чем-то в дороге, я снова начинаю анализировать нашу с Алексом историю. Начинаю с начала: с его прихода на мой выпускной к похоронам родителей и калейдоскопу ярких моментов, приведших к неожиданному роману. Вспоминаю, с какой нежностью и осторожностью он стал моим первым мужчиной, и то, с каким мученическим выражением лица потом ушел. А еще думаю, как быстро он пришел мне на помощь, когда я так в этом нуждалась, и организовал встречу с братом, которого, как он говорит, ненавидит.

Что, если мне действительно нужно было дать ему время, о котором он меня так просил? Что, если за всем этим было и есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд? Что, если мне следовало просто довериться ему, а не искать причины, чтобы пытаться вывести его на правду, которую он по каким-то причинам не был готов озвучить?

Я ставила Алексу в укор то, что он не был со мной честен. Но разве в моей жизни кто-то был со мной откровенен на все сто процентов? Оказалось, что мне лгали и брат, и папа, и мама. Самые близкие люди скрывали от меня какие-то куски правды, делая это, как им казалось, мне во благо. Может быть, Александр действовал и действует в рамках точно такой же логики?

Меня вдруг охватывает паника. Я начинаю думать, что все испортила. Что предала его хорошее к себе отношение необдуманным побегом, когда все, что делал Алекс, – это старался мне помочь. Разве мама не учила меня в первую очередь при принятии важных решений слушать свое сердце? Почему же три дня назад я позволила Кириллу и собственному, ни на чем не основанному страху управлять мной? Что, если теперь слишком поздно что-то исправить?

Я уже готова нарушить молчание и попросить Александра поговорить со мной, но Audi останавливается у моего дома – погрузившись в свои переживания, я даже не заметила, что мы приехали. Водитель выходит, чтобы открыть для меня дверь, а я растерянно смотрю на Алекса.

– Ты зайдешь? – спрашиваю я с надеждой, ощущая, как пылают щеки.

– У меня дела, – отвечает он. – Я и так запустил многое, слоняясь за тобой по городам России.

Ощутив болезненный укол совести, на мгновение представляю себе масштабы беспокойства, вызванного моими импульсивными действиями.

– Но я увижу тебя снова? – Мне кажется, вместе с этой фразой наружу прорывается мое отчаяние, потому что Алекс удивленно приподнимает брови.

– Что за странный вопрос, Лиля? – отвечает он с иронией, но я впервые за весь день ощущаю за ней теплоту. – У тебя есть мой номер.

Я выхожу на улицу на ватных ногах и, с трудом передвигая их, дохожу до забора. Audi трогается с места и через считаные секунды скрывается за поворотом, а я еще долго стою, ожидая, пока холодный вечерний воздух вернет нормальный цвет раскрасневшимся щекам, а сердце перестанет бешено колотиться.

«У тебя есть мой номер».

Это, конечно, не прощение, но, возможно, это именно то, с чего я начну свой путь ему навстречу.

Глава 23

Бабушка встречает меня со слезами на глазах, Кирилл – с мрачной улыбкой, в которой мне чудится раскаяние. Неужели ему в самом деле стыдно? Но почему? Он же действовал так, как считал нужным. Он умолял меня, он заставил меня поверить, что так нужно.

– Александр не с тобой? – Бабушка смотрит мне за спину, но я отрицательно качаю головой и закрываю за собой входную дверь.

Странно слышать из ее уст его имя. Такое ощущение, что за те три дня, которые я отсутствовала дома, все изменилось настолько, что Ди Анджело стали нашими друзьями. Абсурд какой-то.

– Ну, иди же ко мне. – Бабушка распахивает свои объятия для меня, и я послушно делаю шаг ей навстречу. – И как только ты решилась на такое? Не представляешь, что я себе напридумывала.

– Извини, бабуль, я не хотела, чтобы ты волновалась, – шепчу я, вдыхая аромат ее духов, смешанный с запахом свежей выпечки. – Но тогда я все видела в другом свете. Мне нужна была эта передышка. Я сожалею, что получила ее ценой твоего спокойствия.

– Ты голодная, наверное? – Отстранившись, бабушка внимательно изучает мое лицо. – Похудела опять.

– Нет, я поела в самолете.

– Ну что там за еда в самолете? – беззлобно ворчит она. – А я твой любимый пирог с курицей испекла. Будешь?

– Ну если только кусочек, – соглашаюсь я, не желая обижать ее.

Во время этой сцены Кирилл стоит, опершись на дверной косяк в прихожей, но стоит бабушке выпустить меня из объятий, он как-то неловко тянется ко мне, но останавливается, не сделав этого финального движения. Поэтому его делаю я – крепко обнимаю брата, пряча лицо у него на груди, ощущая, как скованность постепенно уходит из его тела и он, расслабившись, наконец обнимает меня в ответ. Пусть подобное проявление чувств нам с ним совершенно несвойственно, но сейчас оно кажется мне единственно верным.

– Прости, – говорит Кирилл сдавленно.

Очевидно, он очень редко извиняется, а в разговоре со мной вообще делает это впервые. Но я не чувствую никакого злорадства или удовлетворения – заметно, что задержание сильно ударило по нему и он все еще отходит от того, как все для него обернулось.

– Не нужно. Все нормально. Я так рада, что ты дома. – Делаю попытку улыбнуться, чтобы подбодрить Кирилла. – Расскажи мне, как получилось, что тебя выпустили? Я думала, шансов на это нет.

– Я тоже так думал, – подтверждает брат. – Но Алекс смог договориться, чтобы меня отпустили под залог, пока идет следствие.

– Алекс договорился? – ошарашенно уточняю я. – Вы же ненавидите друг друга!

– Расскажи мне об этом! Кто знает, что у Ди Анджело на уме и почему он мне помог? – Брат пожимает плечами. – Когда он узнал, что ты исчезла, он едва меня не придушил. Но я точно знаю, что про залог он договорился, хотя сам он мне этого, разумеется, не говорил.

– Почему он это сделал? – шепчу я, вспоминая все обидные, презрительные слова, которые