Шрифт:
Закладка:
– Все такие… эмоциональные, – говорю я Лену, пока на поле выходит команда Уиллоуби.
Он отвечает не сразу, потому что сосредоточил все свое внимание на первом бэттере от Харгис, который, судя по звуку, отбил первый мяч Адама Гибсона. Я снова смотрю на поле и вижу, как наш игрок справа спотыкается и роняет мяч.
Лен издает такой звук, будто ему только что сломали палец.
– Это что вообще было? – восклицает он. Он вскидывает руки в воздух, а его сосед, мужчина средних лет в нейлоновой ветровке, всем сердцем негодует вместе с ним.
Я таращусь на Лена, не в силах поверить, что этот же самый парень для развлечения читает полузаумную французскую прозу.
– Наверное, я просто не вижу смысла в спорте, – говорю я, когда Лен снова становится похож на себя.
– Да? – Он кладет оба локтя на сиденья позади. – То есть ты хочешь сказать, когда Джейсон Ли ударил по мячу, тебя ни на секунду не взбудоражило то, куда он приземлится?
– Если ты пытаешься доказать, что спорт не всегда бывает предельно скучным, то соглашусь. Но я никогда не понимала всей этой преданности болельщиков. – Я вожу рукой, указывая на окружающих. – Люди так радуются, когда их команда вырывается вперед, и так злятся, когда она проигрывает. Даже ты.
Лен взъерошивает волосы на затылке и ехидно ухмыляется:
– А тебе это кажется нелогичным?
– Нет, мне кажется, что это некая форма племенного строя. Подобные явления все принимают как норму, но если задуматься, это довольно странно. Вот какая нам с тобой выгода, если Уиллоуби выиграет?
– Хороший материал.
– Не согласна. Хороший материал может получиться, даже если выиграет Харгис.
Минуту Лен молчит, но на этот раз потому, что думает. А тем временем Харгис зарабатывает ран, и трибуны ревут от восторга.
– Да, когда ты болельщик, то судишь предвзято, – соглашается Лен, наклоняясь, чтобы слышать его могла только я. – Я хочу, чтобы победила команда Уиллоуби, потому что это моя школа. А значит, я должен ненавидеть команду Харгис, потому что она не из моей школы. Так что в этом смысле я понимаю, что ты хочешь сказать. – Он пожимает плечами. – Но, я думаю, по сути, спорт гораздо шире. – Мы наблюдаем, как новый бэттер от Харгис подходит к базе. – Знаешь, отец моего дедушки, мой прадедушка, играл в бейсбол, пока был заключен в японском лагере для военнопленных во время Второй мировой.
– Правда?
Лен вытаскивает из кармана телефон, находит фотографию и показывает мне. Я чуть поворачиваю экран, чтобы не бликовал на солнце, и вижу снимок бейсбольной команды: мужчины в белой форме стоят в два ряда. Они позируют на фоне стены, перед которой стоят мишени, а позади этой группы уходят вдаль бесконечные просторы пустыни. Внизу несколько аккуратных изящных японских иероглифов, достаточно похожих на китайские, так что я могу разобрать, что фотография была сделана в 1945 году.
– А кто из них твой прадедушка?
– Угадай.
Я приближаю снимок. У парня, вставшего на одно колено в переднем ряду, хитрая ухмылка и знакомые глаза.
– Вот этот.
Лен смеется:
– А ты снайпер.
Я возвращаю телефон.
– Невероятно, что твой прадедушка через такое прошел.
Моим предкам, вечно бежавшим от войны в Юго-Восточной Азии, естественно, пришлось провести какое-то время в лагерях, но они были беженцами, пытавшимися попасть в Америку. А предки Лена и так были американцами. С американцами такое, по идее, не случается.
– Да, это была жесть, конечно. Но я думаю, именно поэтому бейсбол в лагерях был таким популярным. Так можно было быть американцем с японскими корнями, притом что все остальные американцы считали их чужими. Пленные построили бейсбольный стадион практически из ничего, и иногда в лагеря сыграть против них приходили команды бейсболистов, которые не были в заключении.
На поле бэттер от Харгис с хрустом врезал по мячу, и мы оба смотрим, как мяч уходит вбок, за границы ромба.
– Дедушка говорил, его отец всегда считал: бейсбол – это способ объединить людей, несмотря на все разногласия.
– Ты считаешь, это правда и сейчас?
– Не знаю. – Лен смотрит на меня, потом задумчиво разглядывает поле. – Может быть, иногда.
Снова поднимается ветер, и мы оказываемся в пыльной дымке. Я сижу так близко к Лену, наши колени почти соприкасаются, и я начинаю думать, может, бейсбол действительно не такой уж скучный.
К сожалению, к началу девятого иннинга счет по-прежнему остается 1–0 в пользу Харгис. Джейсону до сих пор не удалось сделать хоумран, а значит, главная фишка нашей статьи, возможно, не случится.
– От него всего-то одно и требовалось. – Я печально качаю головой.
– Эй, не боись, это же Джейсон Ли, – говорит Лен.
Теперь мы у кромки поля, и я уговорила Лена дать мне поиграть с фотоаппаратом. Весь восьмой иннинг он учил меня им пользоваться, но я по-прежнему не совсем понимаю, что делать.
– Как ты думаешь, когда ты сможешь вернуться в бейсбол? – спрашиваю я, щелкая Айзека Фурукаву, бэттера Уиллоуби, который сейчас на базе.
– Что? – Лен тоже наблюдает за Айзеком.
– Играть в бейсбол. Питчером. – Я смотрю на свой снимок Айзека, но он выглядит смазанным, притом в совершенно невыигрышном смысле. – Когда ты вернешься в бейсбол?
– А, – говорит Лен. – Я не собираюсь возвращаться.
От удивления я чуть не долбанула фотоаппарат об сетку.
– Что? А как же вся эта история с прадедушкой? Как же то, что бейсбол объединяет?
– Я и сейчас люблю бейсбол. Я просто не уверен, что хочу в него играть.
Я навожу фотоаппарат на Лена, но из-за этого огромного объектива мне приходится сделать шаг назад.
– Не понимаю.
Лен выставляет ладонь, чтобы загородить объектив.
– А можно теперь я возьму фотик?
– Убери руку.
– Я люблю фотографировать, а не фотографироваться.
– Да ладно тебе.
Наконец он уступает, и мне удается щелкнуть его. На снимке он улыбается, но немного смущенно.
– А почему ты не хочешь возвращаться? – спрашиваю я, любуясь снимком. Кадр вышел отличный, хотя ума не приложу, как у меня так получилось.
– Не хочу, и все.
Я снова направляю объектив на поле и успеваю снять нового питчера из Харгис, плотного блондина по фамилии Уолнс.
– Ты боишься, что не сможешь играть как раньше?
Я уже опускаю фотоаппарат, а Лен все молчит, и я думаю, что, наверное, его вниманием полностью завладела игра. Однако он смотрит в землю.
– Вообще-то мой врач сказал, что я мог бы вернуться уже в
