Шрифт:
Закладка:
– Наверное, это плохая погода для бейсбола, – повышая голос, говорю я и не без труда пробираюсь к пассажирской двери машины Лена.
– Да уж, не фонтан, – кричит в ответ он.
Мы направляемся в Старшую школу Харгис, и Лен предложил меня подбросить – в основном потому, что иначе никак туда не добраться. Когда я пытаюсь сесть в его машину, дверь распахивается настежь. Я падаю на сиденье и убираю волосы, которые на ветру хлестали меня по лицу и спутались, а теперь пахнут незнакомо, как будто медью – этот запах совсем не похож ни на запах моего шампуня, ни на мой собственный. Притянуть к себе дверь, борясь с беспощадным ветром, и закрыться от него наконец, заглушить его вой, кажется неким триумфом.
– Санта Ана. – Лен трет глаза предплечьем и только потом включает зажигание. – Это не шутки.
Его волосы растрепаны, и я почти начинаю подумывать, не коснуться ли их (только не могу точно сказать зачем: то ли чтобы пригладить, то ли чтобы сильнее взъерошить).
Я прячу ладони под бедра и пытаюсь придумать какую-нибудь нормальную тему для разговора.
– Я недавно читала эссе про этот ветер. Автор Джоан Дидион.
Машина трогается с места.
– Да? И что она пишет?
– В основном она говорит, что этот ветер наводит тревогу. Что сам воздух толкает людей на странные поступки, например, заставляет покончить с жизнью или попасть в аварию.
Боже мой, до чего же ловко я веду беседу. Однако Лен, кажется, заинтригован, так что я продолжаю:
– А еще она говорит, если человек не живет в Южной Калифорнии, он думает, что у нас тут погода всегда одинаково курортная, но это не так. Помню, была у нее фраза, что погода в Лос-Анджелесе – это погода апокалипсиса. Потому что из-за ветра весь город влегкую может сгореть дотла.
– Хм-м, да.
Секунду мы ждем, когда можно будет выехать с парковки, Лен внимательно смотрит на меня, и от его взгляда возникает чувство, будто это я придумала эту фразу, а не Джоан Дидион. Я отворачиваюсь и смотрю на деревья. Листья их точно в лихорадке.
– Наверное, мне просто понравилось, как она об этом написала. В смысле она взяла то, что я ощущала и воспринимала как данность, и превратила во что-то совершенно другое. Я впервые почувствовала, что кто-то пишет о знакомых мне местах, но литературно. – Вдруг я осознаю, что слишком долго треплюсь ни о чем. – Не важно.
Однако Лен подхватывает тему, как будто я не собиралась ее оставлять.
– Да, я понимаю, о чем ты. Как будто ее эссе сделало наши места… достойными внимания, что ли.
– Да, точно! – Я удивлена, что он меня понял. – В общем, тебе стоит его почитать. Это эссе в нашей хрестоматии. Там я его и нашла.
– Может, заценю.
Парковка находится с северной стороны школьной территории, так что мы только сейчас выезжаем на главную улицу.
– Интересно, как идут дела в «Братанах боба», – говорю я, когда мы проезжаем мимо знакомого кафе. – Сейчас бы пенистого чая.
Без всякого предупреждения Лен заезжает на парковку при торговых павильонах, проскребая дном машины по бордюру.
– Ты чего? – вскрикиваю я.
Он останавливается на пустом месте и демонстрирует свою фирменную ухмылку.
– Меня убедили твои доводы.
Я, как обычно, беру лавандовый чай, а Лен пробует что-то новенькое – маття с овсяным молоком. Но я опять вижу, что он совершенно не умеет пить чай с шариками боба. Мы возвращаемся в машину, Лен ставит свой стаканчик в держатель между нашими сиденьями, и я замечаю, что он выдул уже половину напитка.
– Ты пьешь его слишком быстро, – говорю я, разглядывая его стакан. Трубочка уже порядком пожевана. – И все шарики из тапиоки так и остались внутри.
– Я знаю. Трудно добиться идеального соотношения.
– Это целое искусство, – соглашаюсь я и делаю точно отмеренный глоток из своего стакана.
Пока мы едем в Старшую школу Харгис, я тайком рассматриваю его машину. Здесь чисто, как и в спальне Лена, но в остальном я ожидала чего-то другого. Я думала, что он ездит на каком-нибудь квадратном чудовище с такой высокой подвеской, что по самой разбитой дороге можно плыть, как платформа на параде. Однако у него всего лишь маленькая старушка «Тойота». Хотя водительское кресло полностью отодвинуто назад, Лену приходится сидеть за рулем немного ссутулившись, прижав локти и колени, как будто в клоунском автомобильчике.
– Что смешного? – спрашивает он, нагибаясь, чтобы проверить, какой свет горит на светофоре.
– У тебя машина меньше, чем я ожидала, – говорю я.
Он ухмыляется:
– Что, тебе не нравится моя ласточка?
– Я не говорю, что машина плохая. Я имею в виду, что на такой машине могла бы ездить моя мама.
– На ней как раз ездила моя мама.
Почему-то мне это заявление кажется ужасно смешным. Лен начинает смеяться вместе со мной, и на пару минут мы выглядим настоящими друзьями.
– Кстати, – говорит он через какое-то время, – что плохого тогда случилось?
До меня не сразу доходит, что мама позвонила мне, пока я была у Лена.
– А, – говорю я. – Ну, тут такое дело…
Я рассказываю Лену о папиной ситуации с работой и о том, как я помогала ему составить резюме и найти вакансии. Иногда посторонние, узнав, что мы с Ким занимаемся такими вещами, испытывают возмущение, как будто я сказала, что у нас в семье дочери драят полы зубной щеткой. «Но почему?» – спрашивают люди, а я не знаю, что им ответить.
Однако Лен не задает такого вопроса.
– Это очень хорошо, что ты ему помогаешь, – замечает он.
Я упираю локоть в дверь.
– Я не сама вызвалась. В смысле мне приходится это делать.
– И все же. От меня родители ничего такого не требуют.
– Но ты ведь носишь сумки с продуктами, когда твоя мама просит.
– Точно. Физический труд. А папа заставляет меня косить газон.
– Тяжело быть сыном.
– Я знал, что ты поймешь.
Когда мы подъезжаем к Старшей школе Харгис, я опускаю стекло, чтобы получше разглядеть их школьный двор. На долю секунды кажется, будто я вижу Уиллоуби, только в параллельной вселенной. Все точно такое же: круговая подъездная дорожка, оштукатуренный фасад, стены из пеноблоков, то же расположение окон. Отличие только в цвете стен (темно-синие вместо темно-коричневых) и надписи «Старшая школа Харгис» коллежским шрифтом.
– Как странно, – замечаю я после того, как Лен припарковался. –
