Шрифт:
Закладка:
Наоми говорит, что он не может ее понять. До конца своих дней она не забудет свой беззвучный вопль от беспомощности и унижение, которое она испытала от отца своих дочерей, кибуцников Мишмар Аэмек, и Генриетты Сольд.
Он не может понять, что она не знала материнской любви, что сердце ее холодно и безмолвно. Нарост был снят с ее головы, но не с души. Она никому не позволит нарушить свой душевный покой, даже дочерям.
Дорога из Издреельской долины в Саронскую длинная и опасная. Арабы из Газы мобилизованы египетской разведкой. С территории Иордании и Египта в Израиль просачиваются бандиты. Грабеж, насилие, массовые убийства случаются каждый день. В городах и поселениях Израиля поселяется страх. Особенно опасаются жители поселений на границах Египта и Иордании. Но Наоми не отказывается от уроков ивритской литературы даже после того, как террористы убили девушку из кибуца Эйн-Шемер, соседствующего с Гиват Хавивой на иорданской границе. Девушка шла в столовую и была убита арабом, пробравшимся из Иордании. Повышенная боевая готовность была объявлена по всей Саронской долине, но Наоми планы свои не меняет. В кибуце Азореа она продолжает работать с детьми, трудиться в коровнике, на кухне, и дежурить в санатории, чтобы накопить рабочие часы и не пропустить уроки литературы, которые ведет Израиль в Гиват Хавиве.
Он – лектор, солидно восседает на кафедре, в отдалении от учеников. Но с появлением Наоми на уроке, лицо его светлеет “Наоми, твои замечания оригинальны, я учусь у тебя”. Тон его становится мягким. Реплики Наоми противоречат тому, чему учат на семинаре, и, вообще, уровень ее знаний и эрудиция не идут ни в какое сравнение с низкой подготовкой остальных слушателей семинара. Они ведут вдвоем долгие беседы. Израиль – инициатор создания учебных центров Движения кибуцев. После своей лекции о социалистическом реализме и взаимоотношении писателя с обществом он интересуется ее мнением обо всём сказанном. Внутренне она сопротивляется многим его выводам, и, тем не менее, все символы и аллегории, все формулы и определения в его лекциях направляют ее творческое мышление. Израиль подчеркивает важность символизма в литературе, делает обзор его развития в девятнадцатом веке во Франции, цитирует поэтов Рембо и Бодлера, показывает, как символизм распространился по всей Европе и Америке. Поэтов, которые возвели башню из слоновой кости, отделившую их от реальности, ждала трагическая судьба. Их так и назвали – “проклятыми поэтами”.
“Символизм более пластично изображает события. Он позволяет нам взглянуть из реальности на высшие сферы”, – говорит Израиль. Наоми не находит себе покоя: переживания, идеи, теории усложняются, пытаясь выпутаться из запутанного клубка расширяющихся глав.
Она вспоминает, как раскрепощались нравы людей окружающего ее мира. Молодежные движения, культ обнаженного тела и свободная любовь, новые театры, экспрессионизм, футуризм, широкий спектр политических идеологий, вольные мысли, поток сознания – всё слилось в Германии двадцатых годов. Она опасается, что без символизма и аллегорий Израиль отвергнет ее произведение. Мигрень, боли с одной стороны головы изматывают ее.
К произведению, которое создается по законам символизма, необходимо добавить картины природы, пласты общественной и исторической жизни. Все должно выглядеть единым целым, сконцентрировано по законам суггестии, психологического воздействия. Этим приемом пользуются и политики, чтобы влиять на массы. Одна из форм суггестии – гипноз. По мнению Израиля, она должна воспользоваться аллегориями, чтобы влить жизнь в абстракции, ибо аллегория любит показывать отношение личного начала к своей исторической эпохе. В новое время аллегорией пользуются для описания действительности. От всех этих идей голова Наоми идет кругом. Израиль ее жалеет. Он уверен, что все эти средства искусства она должна принять на вооружение. Они естественно сольются в ее произведении, а для этого таланта ей не занимать.
Поэтесса Лея Гольдберг – высокая женщина, с тонкой талией. Большие карие глаза властвуют над чертами ее лица. На руке – браслет, на пальцах кольца с полудрагоценными камнями, ожерелье вокруг шеи. Лицо ее излучает мудрость, глубину мысли. Негромким голосом она словно бы нашептывает некую тайну. И это несколько сбивает с толку собеседника. Статус ее в среде израильской интеллигенции высок. Она поклонница Авраама Шлионского, который считает ее поэзию “ребяческой”. Он охлаждает столь горячее отношение Израиля, который пытается доказать ему, что она “одна из жемчужин ивритской литературы”. Шлионский стоит на своем и не согласен с восхвалениями Гольдберг в критических статьях и лекциях Розенцвейга.
Гольдберг – женщина образованная, интересная и особенная в своем роде. Эти качества нравятся Израилю, а он нравится ей. Они планировали создать семью после окончания войны за Независимость и совместного путешествия по Скандинавии. Но этого не случилось. Внутренний голос остерег Израиля: женитьба на Лее Гольдберг плохо закончится. Ее воображение ограничено.
“Фонтане любил пересекать Германию вдоль и поперек”, – при первой их встрече сказала Лея своим негромким голосом Наоми, даря ей книгу. Фонтане – первый писатель реалист, который творил в Германии. “Он соприкасался со всеми слоями общества и основательно изучил характерные черты различных классов: высшей и низшей аристократии, буржуазии, рабочих и крестьян”. Так она поучала юную, по ее мнению, писательницу, и рекомендовала ей: “Прочти его книгу, и ты сможешь понять строй души немца”.
Такое расположение к ней известной поэтессы пришлось Наоми по душе. Она знала, что известный баталист и гуманист, Теодор Фонтане, много путешествовал, был в плену во время войны Франции с Германией. На одном дыхании проглотила она роман “Эфи Брист”.
Мотив страха преобладает на протяжении всего романа. Бесконечные крики подруг в саду – “Эфи, Эфи, где ты?” пробуждали чувство неловкости у барона фон-Инштатена, который гулял с молодой девушкой по саду при первой их встрече. И это глубоко ранило ее душу. Эти насмешливые окрики будут сопровождать ее все годы замужества. Барон был старше ее на двадцать три года.
Трагическая повесть жизни Эфи Брист не давала покоя Наоми. “Стать министром означает, что карьера барона сложилась удачно. Станешь его женой, госпожой министершей. И кто знает, до каких высот ты дойдешь”, – внушала ей мать. И Эфи, дочь обедневшей аристократической семьи, веселая ребячливая девушка, обвенчалась с пожилым бароном – министром в правительстве кайзера Вильгельма Первого. Она вовсе не созрела для семейной жизни. Муж любил Эфи и баловал ее. Он покупает огромный дом у морского капитана, и Эфи слоняется по нему, пугаясь странных рыб и других необычных созданий. На втором этаже он повесил на окнах портьеры, и они раскачиваются и шуршат под
