Шрифт:
Закладка:
В 1943 году Твардовский приехал в Смоленск в качестве военного корреспондента газеты «Красноармейская правда». Он въехал в квартиру в Запольном переулке и жил там с сентября 1943 года по март 1944 года – в самый разгар войны, пока редакция газеты находилась недалеко от города.
Стены этой квартиры помнят, как создавалась поэма «Дом у дороги», как рождались новые главы «Василия Теркина», туда к Твардовскому приезжали фронтовые друзья – художник Орест Верейский и писатель Евгений Воробьев. В послевоенный период в квартире жили родные и близкие Твардовского. А в ноябре 1990 года эта квартира стала музеем, созданным в память о пребывании поэта в Смоленске.
В 1943 году появилось стихотворение Твардовского «В Смоленске». Вот оно:
I
Два только года – или двести
Жестоких нищих лет прошло,
Но то, что есть на этом месте, —
Ни город это, ни село.
Пустырь угрюмый и безводный,
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой;
Где в бывшем центре иль в предместье
Одна в ночи немолчна песнь:
Гремит, бубнит, скребет по жести
Войной оборванная жесть.
И на проспекте иль проселке,
Что меж руин пролег, кривой,
Ручные беженцев двуколки
Гремят по древней мостовой.
Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чертов ров…
Два только года. Жизнь с начала –
С огня, с воды, с охапки дров.
II
Какой-то немец в этом доме
Сушил над печкою носки,
Трубу железную в проломе
Стены устроив мастерски.
Уютом дельным жизнь-времянку
Он оснастил, как только мог:
Где гвоздь, где ящик, где жестянку
Служить заставив некий срок.
И в разоренном доме этом
Определившись на постой,
Он жил в тепле, и спал раздетым,
И мылся летнею водой…
Пускай не он сгубил мой город,
Другой, что вместе убежал, —
Мне жалко воздуха, которым
Он год иль месяц здесь дышал.
Мне жаль тепла, угла и крова,
Дневного света жаль в дому,
Всего, что, может быть, здорово
Иль было радостно ему.
Мне каждой жаль тропы и стежки,
Где проходил он по земле,
Заката, что при нем в окошке
Играл вот так же на стекле.
Мне жалко запаха лесного
Дровец, наколотых в снегу,
Всего, чего я вспомнить снова,
Не вспомнив немца, не могу.
Всего, что сердцу с детства свято,
Что сердцу грезилось светло
И что отныне, без возврата,
Утратой на сердце легло.
Совершенно очевидно, что сцены из жизни разрушенного города, представленные в этом стихотворении, имеют автобиографическую основу. Твардовский находился в составе частей, освобождавших родную Смоленщину. Последствия оккупации и ожесточенных боев отражены в воспоминаниях военкора: разгромленное, охваченное пожаром место почти ничем не напоминало древний город на Днепре.
Катастрофичность перемен передается в стихотворении путем гиперболизации художественного времени: в его начале два года, в течение которых его родная Смоленщина мучилась под оккупацией, приравниваются к двумстам годам, прожитым в нищете и страданиях.
Поддерживая мотив неузнавания, автор намеренно не уточняет название художественного пространства. Эту функцию выполняет топоним, вошедший в название стихотворения.
Презрение и ненависть к врагу, посягнувшему на святую родную землю, порождают мотив утраты, усиливающийся в финальных строфах стихотворения. Он организован при помощи лексической анафоры (многократного повторения): «жаль». Присутствие захватчика оскорбительно: он недостоин дышать здешним воздухом, чувствовать тепло солнечного света, любоваться лучами заката.
Что касается А. Т. Твардовского, то его смоленский текст не велик по объему. Есть несколько посвященных Смоленску стихотворений, есть страницы, посвященные городу на Днепре в прозе.
ДМИТРИЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ БУТЕЕВ, российский филолог
* * *
Проза – это отдельные главы книги очерков «Родина и чужбина». Там у А. Т. Твардовского читаем: «Город Смоленск был у нас за все города. Для деревенского мальчика он открылся много лет тому назад как особый и чудесный мир, с особыми, необычными для детской души приметами и законами жизни. Настали тяжелые для Родины времена, и одной из первых жертв подлого вражеского нападения оказался мой родной город, мой Смоленск. Въезжая в Смоленск, я ощущал себя и тем, кто родился в Смоленске, из Смоленска ушел на войну, и кому еще предстоит вернуться туда».
Твардовский пишет: «Очень трудно передать то волнение, с каким человек приближается к городу, который был ему городом за все города, в котором он жил, учился, начинал думать о жизни широко и смело, как думается о жизни в юности».
Вид разрушенного родного города помог поэту осознать то, насколько Смоленск ему был дорог.
Приехавший в Смоленск после освобождения города от фашистов Твардовский увидел такую картину: «Утренний дым возрожденного к жизни города поднимается над новыми и старыми, полуразрушенными и полностью или частично восстановленными стенами зданий. По внешним признакам город еще многим напоминает о днях нашествия, но приходится удивляться тому, что за один год так много сделано для его восстановления. Вода течет из кранов, дети играют на площадке возле школьного здания, которое я видел год назад в печальных дымах затухающего пожара. В городе, просто сказать, много людей – признак жизни».
При описании Смоленска своего детства и юности А. Т. Твардовский во главу угла ставит необычный рельеф местности, обращая внимание на выбор верного ракурса лицезрения города: «Со стороны этого [Киевского] шоссе он открывается слишком медленно и, как говорят, вида не имеет. Гористый, овражистый, застроенный по уступам, он лучше всего выглядел со своим белым собором, темно-коричневой старой стеной, когда, бывало, подъезжаешь к нему поездом. Ровная линия Днепра, лежащая вдоль привокзальных путей, выгодно подчеркивала изломы зеленых высот, выносящих дома и домики, церквушки и башни стены вверх-вверх, так, что казалось – каждое здание города видишь целиком».
Всматриваясь в возрождающийся родной город, А. Т. Твардовский обнаруживал глубокую историческую перспективу и величественность вобравшего в себя труды многих поколений Смоленска. Время как будто материализовалось. «Вглядываясь в то, как опустошенные и обезображенные огнем
