Шрифт:
Закладка:
– Скажи что-нибудь. – Эварс приподнялся на локте и погладил меня по лбу. – Такой красивый… м-м-м…
– Лоб! – подсказала я, видя, что он забыл слово.
– Да. Надо ставить чип вот сюда! – Эварс показал себе на запястье и засмеялся. – Чтобы говорить с моя любимая подруга.
– Лучше сказать – моя любимая женщина…
– Да? – удивился он. – Хорошо. Я сохранять это в мой… майнд…
– Эварс! Ну ты совсем плохо стал говорить! Когда ты приехал, ты говорил лучше!
– Да, но переводчик теперь говорить хорошо. Пе-ре-про-шивка!
– Старайся, пожалуйста! Сделай себе тоже перепрошивку! Как мы с тобой будем дальше жить?
Эварс улыбнулся, поцеловал меня, и на какое-то время вопросы лингвистики интересовали меня меньше, чем те удивительные, ни на что не похожие ощущения, которые возникают в параллельном волшебном мире, куда тебя может привести только любимый человек.
Недавно Эварс перечислил места в России, куда он обязательно хочет поехать – Алтай, Якутия, Дальний Восток, Архангельск, Мурманск. Я поняла, что маршрут его по России долгий, что он не собирается уезжать в ближайшее время. И это хорошо. Ведь я поеду вместе с ним, теперь мне это понятно, когда я поставила внутри себя точку в отношении Саши. Что бы Саша теперь ни сказал, я не поверну назад. Потому что там больше ничего нет. Тот остров, на котором я была вместе с Сашей, отплыл в прошлое. Оторвался от материка под названием «моя жизнь» и уплыл. Мостика туда нет, и переправы тоже.
Хорошо, что у Эварса еще столько планов здесь, в России. Потому что я не готова взять и уехать в Австралию завтра или послезавтра. Мне это будет непросто. Остаться здесь без Эварса я не могу, но и уехать, не приготовившись, я тоже не могу. Дело не в Марише, не моих котах и не в работе. Дело в том, что я здесь живу, это мой дом, моя земля. Чтобы заставить меня отсюда уехать, нужен какой-то очень серьезный повод. Теперь он есть. Но все равно это будет непросто.
– Какой будешь чай?
– Эни…
– Как по-русски?
– Забыл. Все забыл с тобой…
– Любой.
– Да, Олья, любой!
Я налила счастливо улыбающемуся, забывшему нужные русские слова Эварсу чаю в Маришину любимую чашку. Эварсу тоже нравится эта изящная чашка, красная, с красивыми золотым узорами, в ней долго не стынет чай, как будто у нее есть какой-то секрет, который знает только темноволосый человек с темными раскосыми глазами, сделавший эту чашку. Что-то он делает очень плохо, небрежно, а что-то так хорошо, что никто не может понять, как это сделано. Тонкий-тонкий шелк с изящнейшими узорами, ароматный чай, тающие во рту, ни на что не похожие сладости, а также говорящие предметы-помощники, умненькие домашние роботы, почти летающие по воздуху поезда… У нас осталось одно мамино платье из такого шелка. Мы его носили попеременно с Маришей, потом перестали, теперь оно висит у меня в дальнем шкафу, вместе с другими ее вещами, которые я храню. Зачем – я сама не знаю. Маме можно написать и спросить – почему она так поступила. Можно спросить, как она живет. Но я не делаю этого. Я чего-то жду. Ведь она уже сделала первый шаг нам навстречу, она сама написала. И не просто написала – она послала нам – мне – Эварса. Я думаю, это очень много значит, это всё не случайно. Это судьба.
– Это самая вкусная русская конфета! – сказал Эварс, с удовольствием забрасывая в рот второй уже трюфель, самую любимую свою конфету. – Мои дети будет учить русский!
– Мои тоже… – проговорила я.
Эварс счастливо засмеялся:
– Отлично!
И я утонула в его огромном счастье. Мне не нужны никакие слова. Я всё понимаю без слов. Его взгляд, его улыбка, его нежность – они говорят больше слов. Он тоже всё понимает про меня. Может быть, и хорошо, что так отлично теперь работает переводчик, тот самый искусственный интеллект, который даже в своем младенчестве сильнее человеческого. Дитя умнее своего родителя во сто крат. Но ведь так и должно быть. И благодаря этому мы с Эварсом можем свободно говорить на любые темы. И всегда, почти всегда сходимся во мнениях. А если есть какие-то не очень приятные темы, например, политика или история, – так я и с русскими не очень люблю говорить на эти темы, потому что самый лучший друг неожиданно может оказаться по другую сторону политических распрей. Через несколько лет он разуверится в своих политических пристрастиях, а разрушенную по глупости дружбу уже не вернуть – сколько таких историй рассказывают мне мои посетители.
Эварс не очень хорошо и правильно представляет себе нашу историю последних двух веков. Ничего не понимает в том, что происходит сейчас в мире и нашей стране – точнее, понимает как-то по-своему и совсем однобоко. Поначалу я пыталась ему это кое-как объяснять, тем более что он интересовался, спрашивал, сам что-то доказывал, а потом перестал. И я поняла, что он тоже не хочет со мной ссориться. Или я убедила его в том, что он неправ, скорее так.
И еще я поняла, что мы похожи в одном – тот огромный мир, в котором идут войны, мир, который постоянно сотрясается от взрывов, ненависти, подлости, ему так же далек и чужд, как мне. Можно ведь жить в другом мире – пусть придуманном, но спокойном. Если однажды все погибнут – от прилетевшего астероида, от огромной волны, от человеческой глупости или безграничного зла, которое разрывает чьи-то души и в один день разорвет всю нашу прекрасную планету – то погибнут и те, кто ждал и боялся этого дня, и те, кто жил себе и жил, зная, что не в силах помешать этому злу, остановить его. Я не знаю, как я могу остановить творящееся в мире зло – то зло, которое сильнее жизни, которое сильнее всех нас. И я стараюсь жить, не думая о нем.
– Надо сделать маршрут для лето… – Эварс сосредоточенно разложил огромную карту.
– Ух ты… Бумажная карта… Где ты ее взял?
– Купил у одна старая женщина. Она имела много книги, игрушки, самовар. Сидела на вуден бокс…
– Деревянном ящике!
– Да, ящике. Около маркет.
– Около рынка.
– Да, рынка. И очень хотела что-то продать. Но ничего не говорила, просто делала вот так: книга, игрушка… – Эварс вытянул вверх руку. – Я делал ее фото и увидел карта. Отличная вещь! Можно рисовать свой маршрут.
Мы разложили карту на полу, пришлось даже отодвинуть кресло и журнальный столик. Наверное, эта карта висела где-то на стене в кабинете географии или на кафедре. Можно было рассмотреть полустертые стрелки, нарисованные когда-то красным карандашом.
– Здесь поезд, здесь самолет, два дня остановка… Потом взять машина… Прекрасно! Ты хочешь поехать со мной?
– Конечно!
– Сколко дней твой отпуск?
– Целый месяц. Но если надо, я возьму за свой счет еще…
– Счет?
– Неважно! – засмеялась я. Почему мне так хорошо сегодня? Я сбросила такой груз со своей души! Но еще почему-то. Наверное, я чувствую, что Эварс хочет сказать мне что-то очень важное, очень хорошее.
– Здесь всё другое… мне нравятся ваши люди, простые, открытые…
– Ты бы хотел здесь жить?
– Не знаю. Думаю, иногда хотел бы.
Мы стали выяснять, что он имел в виду – иногда хочет или же хочет жить время от времени, это было очень смешно, искусственный интеллект переводил все время по-другому, как будто участвовал в нашей веселой игре. С некоторыми людьми хорошо всё, даже выяснять его планы на жизнь, не понимая половины слов. Так бывает, наверное, с теми людьми, которые тебе подходят во всех отношениях, которые тебе предназначены.
Я попыталась в который уже раз расспросить Эварса про нашу маму. Ведь он знает что-то, его приезд именно ко мне как-то с ней напрямую связан. Но он еще более уклончиво, чем раньше, ответил мне: «Нет, Олья, я знаю ее не очень хорошо».
– Но это же она дала тебе наш адрес?
– Я искал
