«Но в его кудрях, как луна в джунглях, светилась лысина».

В обоих произведениях «лысина» появляется четыре раза, все четыре раза это сниженный образ, как правило, связанный с безумным поведением и часто вызывающий физическую агрессию.

Фига: Булгаков пользуется гиперболами ("сверхъестественных размеров очки"), у Ильфа и Петрова этого нет.

Книга: Все случаи употребления усиления «сверх» в "Мастере и Маргарите":

сверхъестественный

сверхмолния

сверхбыстроходный

сверхсрочный

Все случаи аналогичного словоупотребления в «Золотом теленке».

сверхмощный

сверхъестественный

сверхбедлам

сверхшуба (!)

Что дальше?

Фига: Булгаков «создает атмосферу — а потом предъявляет прямую речь», Ильф и Петров «дать герою заговорить они стараются как можно быстрее, потому что этого от них читатель и ждет, а не описаний лип и костюма героя».

Книга: Первая прямая речь персонажей «Мастера и Маргариты» наступает через три абзаца экспозиции:

«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его

помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды». Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

— Дайте нарзану, — попросил Берлиоз».

«Золотой теленок». Первая прямая речь персонажа наступает через три абзаца экспозиции:

«И только в маленьких русских городах пешехода еще уважают и любят. Там он еще является хозяином улиц, беззаботно бродит по мостовой и пересекает ее самым замысловатым образом в любом направлении. Гражданин в фуражке с белым верхом, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье, несомненно принадлежал к большей и лучшей части человечества. Он двигался по улицам города Арбатова пешком, со снисходительным любопытством озираясь по сторонам. В руке он держал небольшой акушерский саквояж. Город, видимо, ничем не поразил пешехода в артистической фуражке. Он увидел десятка полтора голубых, резедовых и бело-розовых звонниц; бросилось ему в глаза облезлое кавказское золото церковных куполов. Флаг клубничного цвета трещал над официальным зданием. У белых башенных ворот провинциального кремля две суровые старухи разговаривали по-французски, жаловались на советскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель. — Храм Спаса на картошке, — негромко сказал пешеход».

Фига: «Язык Ильфа и Петрова простой до примитивизма, от точки до точки короткими перебежками».

Книга: Вот как описывается всего-навсего сидение Остапа Бендера за столом:

«Между тем великий комбинатор заканчивал жизнеописание Александра Ивановича Корейко. Со всех пяти избушек, составлявших чернильный прибор "Лицом к деревне", были сняты бронзовые крышечки. Остап макал перо без разбора, куда попадет рука, ездил по стулу и шаркал под столом ногами.

У него было изнуренное лицо карточного игрока, который всю ночь проигрывал и только на рассвете поймал наконец талию. Всю ночь не вязались банки и не шла карта. Игрок менял столы, старался заманить судьбу и найти везучее место. Но карта упрямо не шла. Уже он начинал "выжимать", то есть, посмотрев на первую карту, медленнейшим образом выдвигать из-за ее спины другую, уже клал он карту на край стола и смотрел на нее снизу, уже складывал обе карты рубашками наружу и раскрывал их, как книгу, словом, проделывал все то, что проделывают люди, когда им не везет в девятку. Но это не помогало. В руки шли по большей части картинки: валеты с веревочными усиками, дамы, нюхающие бумажные лилии, и короли с дворницкими бородами. Очень часто попадались черные и розовые десятки. В общем, шла та мерзость, которая официально называется "баккара", а неофициально "бак" или "жир". И только в тот час, когда люстры желтеют и тухнут, когда под плакатами "спать воспрещается" храпят и захлебываются на стульях неудачники в заношенных воротничках, совершается чудо. Банки вдруг начинают вязаться, отвратительные фигуры и десятки исчезают, валят восьмерки и девятки. Игрок уже не мечется по залу, не выжимает карт, не заглядывает в них снизу. Он чувствует в руках счастливую талию. И уже марафоны столпились позади счастливца, дергают его за плечи и подхалимски шепчут: "Дядя Юра, дайте три рубля!". А он, бледный и гордый, дерзко переворачивает карты и под крики: "Освобождаются места за девятым столом! и "Аматорские, пришлите по полтиннику!" — потрошит своих партнеров. И зеленый стол, разграфленный белыми линиями и дугами, становится для него веселым и радостным, как футбольная площадка».

Согласитесь, это сильно отличается от «сел-встал» и тому подобных «Мара мыла раму», что действительно характерно для аутентичных текстов Ильфа и Петрова. Советую прочитать это сцену всю, я дал только маленькую часть (20-я глава). Это очень сложный, и одновременно грациозный текст писателя, для языка которого вообще нет никаких барьеров. Напишет и опишет что угодно и как угодно. «Без костей». Это гоголевский уровень владения русским литературным языком.

Фига: «У Ильфа и Петрова- юморок, сразу же помещающий читателя в пародийную реальность с дурацкими топонимами вроде девевни Чмаровки. Булгаков точен и невесел- Патриаршии Пруды,