человек, живущий своей, а не чужой жизнью. Его поведение точно дублирует поведение основных героев, но перевернуто на изнанку. Бендер получает точную информацию о стульях бесплатно, отец Федор втридорога и это информация ложная. Далее со всеми остановками. Именно за счет наивности ему удается сразу приобрести все стулья, только эти стулья не те. В конце концов, и отец Федор и Воробьянинов сходят с ума, потому что изначально ими обоими движет жажда наживы, приводящая к преступлению — нарушению тайны исповеди и убийству.

Непонятно, где здесь глумление над священниками или над дворянами.

В кино роль отца Фёдора Вострикова лучше всех сыграл Пуговкин, он также прекрасно сыграл похожую роль садовника в «Приключениях принца Флоризеля», снятых по произведениям Стивенсона. Как известно, кроме садовника, в числе других жертв бриллиантовой лихорадки там оказался богослов.

Фильм «Двенадцать стульев» 1971 года слабый (1976 ненамного лучше), но сцена рубки стульев на берегу моря под «Вечерний звон» — пример точного угадывания авторского замысла. Впрочем, Булгакова вообще легко экранизировать, А Пуговкин конечно стопроцентное соответствие образу отца Фёдора. Идеал.

Развитие сюжета в дилогии всегда логично и назидательно, а сам главный герой, подобно Булгакову в жизни, всех учит и морализирует, но это морализирование, опять же как у Булгакова, не тяжеловесно, а шутливо и иронично.

Общий тон «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» — снисходительное, не очень обязательное, забавное и часто шутливое нравоучение. Если оно бывает резким и даже жестоким, то только при сопоставлении со злобой реального мира. Сатира на Маяковского зла при сопоставлении с его личностью. Но в контексте романа образ Ляписа-Трубецкого вовсе не злой. И иногда герои дилогии вызывают искреннюю жалость.

Думаю, Катаевы и Ильф совершенно справедливо утверждали, что первоначально Остап Бендер был эпизодическим персонажем, подобно Жоржу Милославскому в «Иване Васильевиче» или Аметистову в «Зойкиной квартире». Но потом он стал главным героем, потому что Булгаков почувствовал себя Бендером, обводящим вокруг пальца литературных идиотов. Во всех крупных вещах он отождествляет себя с главным героем, от имени которого прямо или косвенно ведет повествование. Иначе он просто не умеет.

Бендеру-Булгакову удалось опубликовать свои книги безо всяких проблем и нервотрёпки: и в журналах, и отдельными книгами, и даже за рубежом. Вещи пользовались большим спросом, и инициаторы предприятия получили очень хорошие деньги. Думаю, в общей сложности как раз столько, сколько Остапу удалось изъять из чемодана Корейко.

Пасхалка Кукрыниксов. За Булгаковым Бендером в очереди стоят Ильф и Петров и Булгакова Бендера отпихивают от окошка. Это намек на то, что первоначальный финал «Золотого теленка» был изменен. Но, похоже что у талантливых Кукрыниксов пасхалочка получилась покруче.

В «Золотом теленке» есть прелестная сценка, адресованная будущим «советским инженерам», которые как пародийный класс только ещё наклёвывались:

«Грубиян Паровицкий изо всей силы ударил Остапа по плечу и воскликнул: — Поступай к нам в политехникум. Ей-богу! Получишь стипендию 75 рублей. Будешь жить как бог. У нас — столовая, каждый день мясо. Потом на Урал поедем, на практику. — Я уже окончил один гуманитарный вуз, — торопливо молвил великий комбинатор. — А что ты теперь делаешь? — спросил Паровицкий.

— Да так, по финансовой линии.

— Служишь в банке?

Остап внезапно сатирически посмотрел на студента и внятно сказал: — Нет, не служу. Я миллионер…

— Сколько ж у вас миллионов? — спросила девушка в гимнастических туфлях, подбивая его на веселый ответ. — Один, — сказал Остап, бледнея от гордости.

— Что-то мало, — заявил усатый.

— Мало, мало! — закричали все.

— Мне достаточно, — сказал Бендер торжественно.

С этими словами он взял свой чемодан, щелкнул никелированными застежками и высыпал на диван все его содержимое. Бумажные плитки легли расползающейся горкой. Остап перегнул одну из них, и обертка лопнула с карточным треском…

— Как видите, гуманитарные науки тоже приносят плоды, — сказал миллионер, приглашая студентов повеселиться вместе с ним».

В 20-е годы Булгаков относился к работе как русский: «взялся — сделай». В 30-е он вынужденно освоил советскую манеру работать — пилить средства и гнать туфту.

Он числился на работе во МХАТе, потом в «Большом театре. Во МХАТе он серьёзно работал, пьесы его не ставили. Но с точки зрения советских нравов Михаил Афанасьевич честно отрабатывал хлеб (ну не получается, но работает же!). Это вызывало большую нервотрёпку, Булгаков переживал, что не справляется с работой и подводит театр. Халтурить он не умел, и даже поверхностные переделки романов классиков в пьесы отнимали у него много сил. В Большом Театре он уже халтурил сознательно и вполне профессионально. По договору раз в год он должен был предоставить либретто, при этом и он сам, и его руководство прекрасно понимали, что это синекура (распоряжение Сталина). Было важно обозначить работу и дать листаж. А то, что либретто (написанное левой ногой) затем не пройдет репертком (просто потому, что Булгаков ОДНОВРЕМЕННО с синекурой и в черном списке — вот такой парадокс!) в этом ни Булгаков, ни руководство театра не виноваты. На то и поставлены надзорные органы над несмышлёными интеллигентами, чтобы в таких случаях помогать и предостерегать.

В этом контексте «Батум», скорее всего, был гипертуфтой. И всё удалось — он получил за пьесу большой гонорар, ему должны были дать новую квартиру (хотя по советским условиям Булгаков и так жил шикарно: в трёхкомнатной квартире на троих). А то, что пьесу запретили, даже лучше, — так как марать имя, конечно, не хотелось. Кроме того это было издевательство над советской властью: запрещаете автоматом все мои пьесы — ну и умойтесь, запретите пьесу, которая прославляет Сталина.

Так что если у Булгакова и была досада после внезапной остановки работы над пьесой, то только из-за срыва туристической поездки в Батум «для сбора материала» (конец августа начало сентября — самое оно). Так гениальный писатель Булгаков превратился в жулика Бендера, ставящего для жителей Васюков и Владикавказа «Детей муллы» и «Батум».

Зарезать, конечно, могли. Ингуши могли зарезать Булгакова за «Детей муллы», ингуши избили Бендера во Владикавказе, когда он пытался (вначале небезуспешно) обыграть их в три листка. И конечно ему могли