За двадцать один год я ничего другого-то в его глазах и не видел. Во взгляде моего папаши или это, или равнодушие. А с появлением Крысёныша он, кажется, совсем чокнулся.

Неожиданно отец отпускает ворот футболки и резко хватает меня уже за запястья. Сжимает их, разворачивая к себе мои руки локтевыми сгибами вверх. И с каким-то особым остервенением осматривает на них вены.

— Серьёзно? — я не сдерживаю нервный хохот. — Думаешь, я наркоман?

Отец отпускает меня и толкает в грудь. Пошатнувшись, я упираюсь задницей в кухонную столешницу.

— Что ж ты вырос такой паскудой? — мой папаша не сглаживает в своём голосе омерзительных нот. И к этому я тоже привык. — У тебя же всё есть: дом, тачка, бабки.

— А главное, папашка, который трахает всё, что движется. Ирочка, Ниночка… Интересно, ты своей Леночке тоже изменяешь, как и моей матери? — в груди прямо-таки печёт, когда вижу, что отцовские зрачки расширяются.

На его лице самая настоящая гримаса отвращения:

— Надо было пороть тебя розгами с рождения, — шипит отец. — Мне это всё осточертело. Кредитки, деньги, ключи от тачки, телефон, — он протягивает мне раскрытую ладонь.

Боже. Как это смешно. Закатываю глаза и демонстративно выворачиваю пустые карманы Пахомовых штанов. Всё, что нужно моему папашке, я, благо, оставил в машине.

— Всё, что найдёшь, — твоё. Отбирай, — усмехаюсь я. — Но если ты забыл, тачку я купил за те деньги, что оставила мне мама.

— А ты думаешь, где она брала эти бабки? С неба ей падали? Машину я заберу тоже, — с нажимом продолжает отец. — Пора заняться твоим воспитанием.

— Запрёшь меня дома и будешь наконец-таки сечь розгами?

— Давно пора.

Так. Хватит. Это представление затянулось. Да и мой мозг, кажется, потихоньку отмирает от долбящей его боли. Одним движением руки я отодвигаю от себя отца, переступаю осколки графина на паркете и уверенно направляюсь из кухни прочь. Если через пару секунд не окажусь в своей комнате и не рухну на кровать, то вообще не ручаюсь, что на этом моя жизнь не закончится.

— С этого дня, сучёныш, ты сидишь дома, о твоей учебе я договорюсь. Переведу тебя в военное. Поживёшь в казарме. Тебе на пользу, — выкрик отца прилетает мне вслед.

Его слова заставляют затормозить. Обернувшись, обалдело глазею на своего папашку, что стоит посреди кухни, сжимая и разжимая кулаки.

— Чего?! — хриплю я.

— Из этого дома ты выйдешь только с моего разрешения, — отец громко и чётко проговаривает свой ответ, а потом достаёт из кармана брюк телефон. Мгновение, и он уже кому-то отдает команды: — Охрана, до моего личного распоряжения моего сына и его машину с территории не выпускать…

Я смотрю на отца, словно вижу его впервые. Мои глаза готовы вылезти на лоб, и уже не из-за жуткой мигрени.

— Ты совсем умом тронулся? — я усмехаюсь, не веря в адекватность отца. — Лена все мозги тебе через член высосала?

— Рот закрой, гадёныш! — его ор звенит во всём стеклянном, что есть на кухне, а кулак приземляется на поверхность стола.

— Лёшенька, милый! Успокойся! — Крысёныш возникает рядом с моим отцом как из-под земли. Вешается на его шею, причитая: — Там уже журналисты на пороге.

И всё, что сейчас вокруг меня и со мной происходит, будто бы сценка, которую разыгрывают пациенты дурдома. Отец стоит с перекошенным от злобы лицом, его сосалка, которая скоро родит мне не то брата, не то сестру, прыгает рядом. Оба они что-то громко говорят, а я…

А меня колотит до стука зубов от коктейля из гнева и адских отходняков, что просто травят мой организм изнутри. Хватаюсь за голову руками и не могу сдержать вопль:

— А-а-а!

Оставаться здесь и позволить отцу запереть меня в этих стенах? Слушать его бред про казармы? Да пошёл он к чёрту!

— Тимур! — отец орёт уже на весь дом, когда я выбегаю в коридор.

Быстро натягиваю кроссовки и вылетаю из дома под крик отцовской сосалки:

— Лёша!

Понимаю, что сейчас отец кинется меня догонять, поэтому несусь к машине что есть мочи. И если мне не откроют ворота, значит буду их таранить. Но здесь я не останусь. Не позволю чокнувшемуся папашке запереть меня.

Я сажусь за руль своей тачки именно в тот момент, когда ворота сами разъезжаются, впуская на территорию несколько машин. А вот и фотографы с журналистами для Крысёныша. Ну хоть какая-то от неё польза.

Жму на газ до пола. Под дикий свист пробуксовки колёс я рву когти из этого дома. Из коттеджного посёлка по дороге к городу я еду, не соображая как. В глазах периодически двоится, но мне нужно добраться до любого банкомата, чтобы успеть снять хоть какие-то деньги, что есть на карте. В ближайшее время домой я возвращаться не собираюсь.

Но, сука! Мой отец успевает всё заблокировать. Первый же попавшийся банкомат в торце какого-то торгового центра мою карту не принимает.

Вот старый козел!

Ударив по банкомату ногой, я возвращаюсь в машину, припаркованную неподалеку. И всё. Я вдруг понимаю, что сдыхаю. Я — это не я, а боль. Крепко обхватываю башку ладонями. Сжимаю её, чтоб не лопнула как переспелый арбуз. И, кажется, я даже тихо подвываю сам себе, раскачиваясь на сиденье.

Перед моими глазами чёрные круги и мушки. Ну всё. Я точно сейчас сдохну. Зашибись.

И, похоже, моим предсмертным видением будет… Аня? Среди тёмных кругов перед глазами я почему-то вижу именно её. Белобрысые волосы, испуганный взгляд , а ещё… пакет с таблетками в её руках.

Таблетки! Я же кинул их куда-то на заднее сиденье. Не глядя тянусь за ними. Только что пить? В глазах уже не просто двоится. Я не в силах понять, что к чему. У меня в дрожащих руках какие-то блистеры с белыми, розовыми и зелёными таблетками. Я не могу дозвониться до Пахома, чтобы спросить. Его аппарат выключен. И у меня нет выбора. Может, эта Аня знает? Она же притащила эти таблетки.

Я набираю девчонку через аккаунт в социальных сетях. Ставлю звонок на громкую связь и делаю это на последнем дыхании. Мне мерещится, что моё сердце как-то противно тяжелеет в груди.

— Тимур? — слышу тихое и испуганное.

— Что и сколько пить? — шепчу в трубку.

Молчание. В динамике лишь её дыхание.

—