Шрифт:
Закладка:
– Бедная.
Не может быть, чтобы я это прошептал. Я никогда не шепчу. Она медленно кивнула. Ее взгляд был устремлен куда-то далеко-далеко.
– Я ждала тебя.
– Ждала меня?
– Кого-то вроде тебя. Того, кто будет искать, не бросит поиски на полпути и задаст правильные вопросы.
– Я задал правильные вопросы?
– Если не задал, значит, ты вернешься.
Ни у нее, ни у меня не было настроения повторить. Поэтому я встал, неловко изобразил воздушный поцелуй и направился к выходу. По пути к машине я мысленно раскладывал полученную информацию по полочкам, когда метров за десять до «Бьюика» заметил муравья, который полз по тропинке, стараясь меня обогнать. Он был черненький, а на спине тащил какую-то оранжевую крошку. Я хотел его обойти, но это не так легко сделать, когда вдруг оказываешься лежащим лицом в песок, придавленный ногой в тяжелом ботинке.
Я не двигался – мне казалось, что в данной ситуации это самое разумное. Он убрал ногу, но лишь для того, чтобы второй, ничем не отличающейся от первой, заехать мне по почкам. Я откатился в сторону, но недостаточно быстро: следующий удар пришелся мне в челюсть и раскроил нижнюю губу. Кровь была горячей и соленой на вкус, как нагретая солнцем морская вода из лужиц, оставленных на берегу отливом. Не скажу, что я был сильно удивлен, увидев склонившегося надо мной Реувена.
– Я сказал тебе, чтоб больше сюда не ходил.
– Я только пытаюсь найти ее дочь.
Если я стремился, чтобы в моем голосе звучали плаксивые ноты, то мне это удалось сверх всяких ожиданий. Я глядел на него снизу вверх, от уровня земли, и он казался еще крупнее, чем при нашей первой встрече, но в остальном ничуть не изменился, даже одет был все в ту же насквозь пропотевшую рубаху. Мне захотелось было объяснить ему, что между успехами в любовных делах и регулярным душем существует непосредственная связь, но я решил, что сейчас для этого не самый подходящий момент.
– Ее дочери здесь нет.
Я осторожно поднялся, настраиваясь резво отскочить в сторону, если он снова обдаст меня запахом своего дыхания. Рот у меня болел, и краем глаза я даже видел, как распухла губа.
– Я ее не знал. Она была хорошей девочкой?
– Очень. Я ее любил. Я плакал, когда она пропала. Даже ходил в синагогу молиться. Но это не помогло.
– Главное, что ты старался.
– Мы с Аталией поженимся.
Он произносил ее имя без первой буквы – Талия.
– Мои поздравления.
Он меня как будто не слышал. Нахмурил лоб, явно пытаясь разгадать какую-то сверхсложную загадку. Нечто вроде «дважды два четыре».
– Она пока не согласилась.
– Не отступайся. В конце концов твое обаяние сломает все преграды.
Он начал поворачиваться в мою сторону, но на этот раз я был готов и бесстрашно отступил от него на десяток метров.
– Ты был у нее дома. И дверь вы закрыли.
– Мы просто поговорили. Она мне даже сока не предложила.
– Я не хочу повторять тебе еще раз.
– Я тоже не хочу, чтобы ты повторял мне еще раз.
Он еще с минуту пялился на меня, а потом тряхнул головой, как будто отгоняя сомнения, резко развернулся и потопал прочь. Рядом со мной лежал камень. Я поднял его, потом осторожно опустил на землю, сел в машину и уехал.
Домой я вернулся около пяти. Поборов соблазн немедленно улечься в ванну, я поднялся в квартиру Гирша и Руби. Только увидев их потрясенные лица, я понял, что отметины, оставленные на моей физиономии Реувеном, плохо сочетаются с цветом моих глаз. Коротко посовещавшись, они решили полечить меня чизкейком и капучино. Я забормотал что-то про диету, но Гирш сказал, что после такой тяжелой травмы мне просто необходимо набраться сил. При виде торта, который Руби принес из кухни, я признал, что действительно чувствую некоторую слабость.
Доедая второй кусок, я приступил к делу:
– У меня есть подозреваемый, который совершает преступления, переодеваясь женщиной. Если предположить, что в остальное время он ведет обычную жизнь женатого мужчины, что он должен для этого делать? Насколько это трудно?
В уголках рта Гирша обозначились две сардонические складки, исказив обычно спокойное выражение его лица:
– Я так понимаю, ты решил обратиться к нам потому, что считаешь всех гомосексуалистов психами и извращенцами?
Я сконфуженно молчал. Возможно, в его замечании была доля истины. Он повернулся к своему партнеру, и в течение нескольких секунд они вели безмолвный диалог. Потом Руби встал.
– Спрошу у Миранды, – сказал он и вышел из комнаты.
Гирш объяснил, что Миранда – их давний приятель, гей-трансвестит, в пятидесятых выступавший в ночных клубах Берлина и Лондона.
После его слов об извращенцах я прикусил себе язык и полностью сосредоточился на кофе, пока Гирш не хлопнул меня по колену:
– Да ладно тебе. Просто твое перевоспитание займет у нас еще какое-то время.
Из другой комнаты донесся голос Руби:
– Да, да, я понял. – Он фыркнул и попрощался с собеседником.
К нам он вернулся с листком бумаги в руках.
– Миранда говорит, что это гораздо труднее, чем кажется. Во-первых, ему надо раздобыть парик очень высокого качества. Она предлагает тебе поспрашивать в Бней-Браке, на улице Рабби Акивы. Там есть несколько таких магазинов. Во-вторых, он должен уметь гримироваться. Если твой подозреваемый живет в Тель-Авиве или его окрестностях, то здесь есть всего две или три хорошие школы макияжа и тебе надо проверить списки их слушателей. И последнее, самое важное. Чтобы не вызвать подозрений при свете дня, он должен сделать лазерную эпиляцию на всем теле, включая лицо и руки. Обычного бритья недостаточно. Многие мужчины делают эпиляцию, но не по всему телу. Спроси в косметических салонах, может, они кого-то вспомнят.
– Вашей Миранде надо бы работать детективом, – сказал я.
Оба расплылись в улыбке, довольные собой и мной.
– Его столько раз арестовывали, что он теперь во всем разбирается, – сказал Гирш.
Я собрался уходить, но это стоило мне еще одного куска торта. Слегка пошатываясь, я спустился на двенадцать ступенек в свою квартиру. Кравиц сидел в моем кресле и листал папку, издалека очень напоминавшую досье по уголовному делу, включая оставленные на страницах пятна майонеза. Увидев меня, он бросил мне желтый мячик, который сжимал в руке. Я даже не пытался его
