– Одна я дома с ума сойду.

– Завтра десятое августа.

– Я знаю.

– Если всех девочек похитили именно десятого августа, эта дата может иметь значение. Постарайся вспомнить, что происходило в этот день. Теракт, юбилей, дорожная авария с большим числом жертв? Все, что представляется из ряда вон выходящим.

– Как я это вспомню?

– Ты же умная. Сообразишь.

Она вышла из машины, хлопнула дверцей и наклонилась к моему открытому окну:

– А если мы не…

Вопрос замер у нее на устах прежде, чем она его задала.

– Я не собираюсь исчезать.

– Я знаю.

– Ни сейчас, ни потом.

– Я знаю.

21

Четверг, 9 августа 2001, день

До мошава Гинатон я добрался только в половине пятого. Дом Аталии Айзнер выглядел так же, как раньше, включая паука, повисшего на красной детской горке, но на веранде красовался новый шезлонг в желто-белую полоску с регулируемой спинкой. Я пытался не думать о размере кулаков ее влюбленного соседа Реувена, но, когда я нажимал на кнопку звонка, на спине у меня выступили капли пота. Мне никто не открыл. Золотистого ретривера тоже не было видно. Я стоял, недоумевая, куда девалась хозяйка. Я уже собрался уходить, когда она появилась со стороны заднего двора с ведром и шваброй в руках. Сегодня на ней была голубая юбка и белая шифоновая блузка. Мне показалось, что она рада меня видеть.

– Я тебя не слышала. Занималась уборкой.

– А я, как опытный детектив, сам об этом догадался.

Она наградила меня за блестящий юмор слабой улыбкой. Я протянул ей альбом с газетными вырезками. Она, не спрашивая, принес ли он мне пользу, положила его на телефонный столик в холле.

– Ты не видел поблизости Джошуа?

– Кого?

– Моего пса. В мошаве у какой-то сучки течка, и он уже два дня не показывается дома.

– Все мужики одинаковые.

– Чем я сегодня могу тебе помочь?

Она сознательно придерживалась официального тона. Она меня провоцировала.

– Один вопрос, и я ухожу.

– Стоило так далеко ехать ради одного вопроса?

На этот раз она не предлагала мне холодного чая. Села напротив меня, закинув ногу на ногу и не потрудившись одернуть задравшуюся юбку. В этот день мне случалось наблюдать картины и похуже, поэтому я с удовольствием на нее смотрел. След от давнего перелома на ее аристократическом носу сегодня был бледнее, чем в прошлый раз. Она перехватила мой взгляд и быстро провела пальцем по носу, словно хотела стереть этот шрам.

– Уже тридцать лет собираюсь его убрать и все никак не соберусь.

– Откуда он у тебя?

– От отца. Он был алкоголиком.

– Прости.

– Мне не очень-то везло с мужчинами.

– Все еще может измениться.

– Каким образом? Уж не с твоей ли помощью?

Мое смущение снова ее позабавило. Она перегнулась через стол и потрепала меня по руке. Я встал и перебрался к ней на диван. Какое-то время мы сидели неподвижно, как школьники, впервые вместе пришедшие в кино. Потом она повернулась ко мне, и мы поцеловались. Ее рука скользнула по моему животу вниз. Я опрокинул ее на диван. Мы даже не стали раздеваться. Юбка на ней задралась, и я сунул руки ей под ягодицы. Она с силой прижалась ко мне, обхватив руками мой затылок. Ее тело несколько раз сотрясла мощная судорога. Этот раз отличался от первого – все было грубее и откровеннее. Каждый из нас лихорадочно стремился получить удовольствие.

Вздрогнув в последний раз, мы замерли. Я придавил ее своим телом и лежал так, пока она знаками не показала, что ей нечем дышать. Тогда я приподнялся на локтях и пристально рассмотрел ее. Каштановые волосы прилипли ко лбу, блузка расстегнулась, обнажив одну грудь. Я положил на нее свою смуглую руку, несколько секунд полюбовался разницей в оттенках и скатился с нее. Поскольку штаны на мне были спущены, я встал, чтобы их натянуть, да так и остался стоять, не понимая, что делать дальше. Почему-то все жесты, которые кажутся такими соблазнительными до секса, после него представляются дурацкими. Она продолжала лежать, даже не пытаясь прикрыться.

– Будь осторожен, – сказала она. – Я рискую привыкнуть.

– Я тоже.

Она поднялась, нашла валявшиеся под диваном трусы и просунула в них свои изумительно длинные ноги. Постояла несколько секунд и снова рухнула на диван.

– Сегодня я собиралась пробежать пять километров, но, пожалуй, откажусь от этой идеи.

Я вернулся в кресло напротив дивана. Мы помолчали, восстанавливая дыхание.

– Ты за этим приезжал?

– Я думал, что нет.

По-видимому, это был правильный ответ, во всяком случае, ей он явно понравился.

– О чем ты хотел меня спросить?

– Не помню.

– Не может быть, – ответила она. – Я тебя уже немножко знаю. Ты только кажешься неуклюжим, как заблудившийся медвежонок. Но ты не медвежонок, ты ротвейлер. Если вцепишься во что-то зубами, то не разожмешь челюсти, пока не добьешься своего.

– Ты знаешь меня недостаточно хорошо. Внутри я болонка.

– Болонка?

– Да.

– Хорошо, болонка, о чем ты хотела меня спросить?

– Ты когда-нибудь слышала о Женской ассоциации взаимопомощи?

Она порылась в памяти:

– Нет.

– Ты уверена?

– Вполне. А почему ты спрашиваешь? Что это за ассоциация?

– Организация матерей-одиночек.

– Нет, не помню. Извини. Что-нибудь еще?

– После исчезновения Дафны тебя наверняка спрашивали, не видела ли ты возле дома кого-нибудь подозрительного.

– Конечно. Раз двести.

– А что насчет женщин?

– Женщин?

– Похититель мог переодеться женщиной.

Она усилием воли заставила себя расслабиться, прислонилась головой к спинке дивана и уставилась в потолок. У нее была очень красивая шея.

– Не может быть.

– Почему?

– Это очень маленький мошав, господин Ширман. Если тут и бывают чужаки, то исключительно мужчины. Грузчики, которые доставляют заказы, рабочие, которых вызывают, если надо что-нибудь починить. Мы не сводим с них глаз. Попробуй сейчас обойти все дома в мошаве – убедишься, что половина соседей уже в курсе, что ты у меня. Незнакомая женщина сразу привлекла бы к себе внимание. Кто-нибудь ее вспомнил бы.

– С тех пор прошло много времени.

– Только не для меня.

Это замечание было прологом к другому рассказу, и я замолчал. И правда, она заговорила, и ее голос был таким же отстраненным, как и взгляд.

– Вот уже двенадцать лет я снова и снова переживаю те два часа. Я выхожу из дома, иду в лавочку Эстер, она говорит мне, что ее сына призвали в армию. Я покупаю хлеб, муку и дрожжи для пирога, колу и кукурузное масло. Возвращаюсь обычной дорогой. Навстречу мне идет Реувен. Он здоровается со мной и предлагает помочь донести сумки. Я отказываюсь. Прихожу домой. Там тихо.