— Этот парень надеется отыскать рубины, кварц или аквамарин. Если повезет, то отыщет топаз.

На последнем фото — человек с сетью на шее и с деревянными пробочками в ноздрях погружался в бирюзовые воды моря.

— Ловец жемчуга, — догадалась Кейт.

Маркус тяжело вздохнул и закрыл ноутбук. Кейт положила руки ему на плечи, чтобы успокоить растревоженное фотографиями воображение. Они оба замерли, умиротворенные шумом прибоя.

Маркус накрыл ее ладони своими и через какое-то время стал поглаживать их пальцами. Из звуков остались лишь шелест волн и их дыхание.

Первым порывом Кейт было уйти. Вернуться в свой номер и попытаться уснуть, попытаться забыть эти фотографии. Забыть Маркуса.

Она должна была спокойно убрать руки, попрощаться и запереть дверь в номере. Но Маркус не только погладил ей руки, он тронул ее сердце своей душевной теплотой. Кейт ощутила ее, когда рассматривала сделанные им снимки. Особенно ее тронула фотография черноглазого колумбийского мальчика с россыпью зеленых минералов на грязной ладошке. Восторг на его лице вызвал у Кейт бурю эмоций. Ее сердце пело, когда она любовалась другим снимком, где мать баюкает своего малыша прямо в грязном котловане, не сводя глаз с его личика и сжимая его крохотную ручку в своей ладони.

Островки любви и надежды. Маркус умудрялся выхватить такие моменты жизни, которые возвышали человека над самыми ужасными обстоятельствами.

Кейт вспомнила хранилище Лондонского музея, и в ее воображении выстроилась вереница из людей и драгоценных камней — люди вырывают минералы из недр земли, вырубают их из скал высоко в горах, поднимают с морского дна, везут горными тропами, через пустыни и моря. Ей виделись загрубелые руки, создающие золотые оправы, ограняющие и шлифующие бриллианты для прекрасных колец, которые потом станут кому символом любви, а кому — напоминанием об утрате.

— Мне жаль, извини, — вымолвила Кейт, высвобождая руки.

Она искренне сожалела о той глобальной несправедливости, которая творилась во всем мире и во все времена. Жаль маленького мальчика из Ганы и парнишку из Колумбии, жаль прабабушку Эсси с ее секретами, которые, как подозревала Кейт, не позволили ей вернуться в Лондон, а еще ей было жаль саму себя.

Она сожалела о разбитом сердце Маркуса. Глядя на тени под его глазами, она поняла — под гладкой загорелой кожей и жизнерадостным поведением он скрывает свои залежи горя, сожалений и ошибок. Какими словами он мог выразить все это? Светом и тенью.

Кейт оценила сильные плечи Маркуса, изящные линии спины. Она восхищалась его стойкостью и целеустремленностью. Его камера повидала многое — и обыденность, и красоту, и жестокость, но он не разочаровался и сумел сохранить внутри себя надежду и великодушие. Не довольствуясь наблюдением жизни со стороны, он сам ушел с головой в бурлящий котел жизни.

А ведь совсем недавно она считала Маркуса симпатичной пустышкой. Она так сильно ошибалась!

Кейт невольно подняла руку и провела по кудрям Маркуса. Он повернулся, вопросительно склонив голову, и прижался щекой к ее ладони. Сердце Кейт затрепетало, затем учащенно забилось. Под легким порывом морского бриза где-то захлопнулось окно, и вдруг воцарилась тишина. Их вопрошающие взоры встретились. Кейт и сама была в растерянности, обуреваемая сомнениями, заслуживает ли она этого момента наслаждения? Чувствует ли Маркус то же, что и она? Это просто мимолетное увлечение или..?

У него почти взрослая дочь, твердила себе Кейт. В Сиднее. Но нечто более сильное, чем разумные доводы, затягивало ее все дальше. В области живота распускалось томное жжение, опускаясь все ниже. Ей хотелось отвернуться от своей скорби и отдаться этому позыву. Прильнуть к Маркусу и скользнуть руками по его спине, погладить шрам. Желание разлилось по ее венам, и она поняла, что сопротивляться ему просто безумие. Ей нужна близость…

Кейт наклонилась и прильнула к его губам. Они были мягкими и с легким привкусом кокоса. Когда она отстранилась, Маркус властным движением привлек ее обратно, для более долгого и жадного поцелуя.

Затем он медленно поднялся, глядя ей в глаза, и они молча пошли в ее номер. В комнате мерцала одинокая свеча, оставленная служащими отеля после вечерней уборки. Не проронив ни слова, они прошли прямо к кровати и растянулись на свежих простынях.

Маркус прижался к ней, и она ощутила, как биение его сердца сливается с ее собственным. Она слышала его дыхание, которое становилось все громче и глубже. И в тот момент, когда ее дыхание слилось с его, последние сомнения отступили, и она потянулась к Маркусу навстречу.

Он обнял ее, и она, запустив руки под футболку, сняла ее. Скользнув ладонями по спине, Кейт пробежалась пальцами по шраму на плече.

— Откуда это? — спросила она, целуя шрам.

— Поскользнулся на горном перевале в Пакистане и о камень распорол плечо. Меня эвакуировали в Исламабад и там прооперировали, — он смущенно улыбнулся. — Понимаю, звучит так, будто я какой-то морпех или спецназовец, но я не показал себя героем. У меня было два проводника. Один тащил на себе все мое оборудование, весом с него самого, второй — всю нашу еду, а я вышагивал с камерой в руках и поскользнулся на гальке, когда наклонился, чтобы завязать шнурок. Бедолагам пришлось тащить меня на себе вниз вместе со всем скарбом.

Она еще раз поцеловала шрам, вдыхая запах его кожи, и тихо спросила:

— Может, нам не стоит… Лив…

— Крепко спит на другом конце отеля. Я заблокировал ей доступ в «Нетфликс». Стоило ей взяться за рабочую тетрадь по физике — сразу джетлаг обострился.

Он начал целовать ее шею, затем плечи, спускаясь все ниже и по пути расстегивая рубашку. И вдруг, остановившись, он поднял голову.

— Еще вопросы будут? — спросил игриво.

У Кейт были вопросы. Миллионы вопросов. И главным по-прежнему оставалось: хорошая ли это идея? Но она закусила нижнюю губу и выгнула спину, призывая его двигаться дальше. И все вопросы растворились в ритме морского прибоя.