Мы едем по деревне. Она небольшая, плохо освещённая и почти безлюдная. Дома прячутся за высокими стенами, за взрослыми деревьями и густой темнотой. Мы въезжаем в большие распахнутые настежь ворота, сворачиваем с дорожки и паркуемся на просторной лужайке, рядом с двумя другими машинами.

— Это ресторан или дом твоего друга?

— Нет-нет, это не его дом, можно сказать домашний ресторан и маленький отель, вроде агритуризмо, но только для своих.

По широкой тропе, ведущей мимо старых олив, мы направляемся к дому. Темно, чёрное небо, усыпанное миллионами звёзд, нависает искрящимся куполом. Оно такое низкое, кажется, протяни руку и дотронешься… Воздух густой, сладкий, полный запахов олеандров, душистых трав и тёплой влаги близкого моря. На мгновенье, мне кажется, будто мы очутились в другом мире, где кроме нас никого не может быть. Я останавливаюсь, но Марко не замечает этого и идёт дальше. Ну и хорошо… Я двигаюсь за ним…

В саду между деревьями натянуты провода с редкими и довольно тусклыми лампами. Под ними стоит несколько деревянных столиков, за одним из которых сидят два старичка, они пьют вино из небольших гранёных стаканчиков.

От дома, немного лучше освещённого, чем сад, к нам движется плотный человек в длинном фартуке. У него седые по-немецки обильные усы, да и весь он похож на немца с рекламного плаката — круглый живот, толстые руки и красное жизнерадостное лицо. Он останавливается, чуть не доходя до нас и упирает большущие кулаки в бока:

— Марко! Глазам своим не верю! Да не один — с невестой! А я ведь не поверил синьору Пеларатти, что ты придёшь. Ну и дела! Совсем ты нас забыл! Ну иди, дай я тебя обниму.

— Привет, Стефано, рад тебя видеть.

— Ну а как же, соскучился по моему пармиджано?

Они обнимаются.

— Знакомься — это Лиза.

— Лиза! Какая красавица! Рад познакомиться! Откуда ты?

— Из Сибири, — я улыбаюсь.

У Стефано округляются глаза, он переводит взгляд с меня на Марко, снова на меня, снова на Марко:

— Где ты её нашёл?

— В Москве, мой друг, — Марко улыбается.

— Невероятно! Ты русская?

— Ну да, — я уже смеюсь не сдерживаясь. Впервые в Италии моё происхождение вызывает такой шок.

— И говоришь по-итальянски?

— Да, немного говорю. Я училась во Флоренции.

— Фантастика! Ну проходите, садитесь за тот стол, а я пойду скажу синьору Пеларатти, что вы уже здесь. Из Сибири! Мама миа!

Мы проходим к столу. Старички всё это время не отрываясь, забыв о вине и еде, но безо всяких эмоций следят за нами, как большие флегматичные черепахи.

— Это успех, — со смехом говорит Марко. — Стефано потрясён, значит ужин сегодня будет бесподобным. Ни один человек в мире не готовит так хорошо, как он. Я очень надеюсь, что тебе понравится. В детстве я часто здесь бывал… да…

— Марко! — к нам подходит сухой подтянутый мужчина лет семидесяти. Он почти полностью лысый, с белым пушком на затылке. Его нос загибается внушительным крючком, а за очками в толстой роговой оправе блестят большие смеющиеся глаза.

Марко встаёт из-за стола и делает несколько шагов ему навстречу. Я тоже поднимаюсь.

— Марко, мой мальчик. Как я рад, что ты приехал.

Они обнимаются и дважды целуются.

— Это Лиза.

— Привет, Лиза, приятно познакомиться.

— Здравствуйте, синьор Пеларатти.

— Нет-нет-нет, никаких синьоров, для тебя — просто Джинаро.

Я киваю. Он обнимает меня и картинно целует три раза.

— По-русски, трижды, да? Ну давайте, садитесь.

Перед нами появляются маленькие стаканчики, такие же как у черепах за отдалённым столом, бутылка домашнего вина, вода, тарелки, оливковое масло, хлеб.

Ужин вызывает восторг. Пармиджано, тушёный осьминог с пеперончино, пакино и каперсами, молодой ягнёнок с горошком и лимоном, капрезе. Казалось бы, что можно ждать от обычного капрезе? Но такой моцареллы я вообще никогда не пробовала. Она плотная и, в то же время очень нежная, воздушная как зефир, как магический рахат-лукум. Её поверхность матовая, бархатная и одновременно гладкая, слегка поскрипывающая на зубах. Стефано подаёт её с порезанными толстыми ломтями сладчайшими помидорами с невероятно вкусным маслом, настоянном на сушёных пакино и до головокружения ароматным базиликом.

— Моцареллу нужно есть там, где её создали. Я тебе так скажу, всё, что ты ела до этого, по большому счету моцареллой и называть нельзя, — поднимает вверх палец Джинаро. — Но оставь место, у Стефано много всего запланировано на сегодня.

Старички уходят. Вместо них появляется парочка лет пятидесяти. По виду — супруги. Сначала они долго и громко болтают со Стефано, а потом садятся за стол. Едва заметно, но почтительно они кивают Джинаро, когда тот проводит по ним рассеянным взглядом.

— Как там Москва, ты давно приехала?

— Почти месяц назад. Вообще-то я не москвичка, моё детство прошло в Кемерове, это в Сибири, но потом я переехала к отцу в Москву. Москва прекрасна, мне она нравится, но я там провожу не очень много времени. А вы когда-нибудь бывали там?

— Да, бывал и довольно часто. По бизнесу. И в Москве, и в Санкт-Петербурге, и даже в Кемерове.

— Правда? Вот это да!

— Да. Но это давно было, в девяностых. Люди у вас там замечательные и природа очень красивая.

— Ну да… Но это потрясающе! Впервые вижу человека, который бывал в Кемерове… Ну, в смысле из тех, кто живёт в других странах. Это ведь не туристический город. А что вы там делали?

— Тогда было интересное время — много идей, много возможностей, я занимался бизнесом и немного политикой. Когда-нибудь расскажу… Я люблю Россию, люблю вашу литературу… Достоевский, Толстой… В мире нет никого, кто мог бы с ними сравниться. А вообще, хочу тебе сказать, между итальянцами и русскими очень много сходства. Я убеждён, что если бы Италия оказалась географически на месте России, то там бы всё было точно так же, как у вас сейчас.

— Ну-у… не знаю…

— Точно! Даже не сомневайся. Марко, ты согласен со мной?

Марко ничего не отвечает и молча улыбается.

— Почему ты вечно со мной споришь? — с улыбкой говорит Джинаро, а потом поворачивается ко мне и, показывая на него пальцем, добавляет: — Он ведь и в детстве был упрямым, несговорчивым мальчишкой. Он прожил в этих местах рядом со мной пять лет. Уж я-то его знаю.

— Да? А я не знала. Я думала, что Марко всю жизнь провёл на Сицилии.

— Большую часть, но не всю. Когда ему было пятнадцать лет, его родителей убили…

— Джинаро, не стоит…