смотрим, щупаем, пробуем маленькие незрелые ягодки на вкус. Потом идём в кантину, всё осматриваем и дегустируем — то, что в бочках, то, что в бутылках, то, что ещё никто не пробовал и то, что никто уже не попробует. На свет извлекаются такие раритеты, что немыслимо и представить. Это невозможно не пить. А пить с двумя такими мастерами очень интересно и очень трудно — голова идёт кругом. Я совсем пьяная.

— Почему вы так странно назвали вино?

— «Это слёзы, Лючия»?

— Да.

— Потому что до сих пор плачу, когда думаю о ней.

— А кто такая Лючия? — я выпила столько, что о деликатности даже не задумываюсь.

— Моя жена…

Пьерджорджио незаметно дёргает меня за рукав. Но ему только кажется, что это незаметно.

— Да ничего-ничего, — говорит Бароне, — ничего, прошло уже много лет. Лючия — это моя жена. Когда-то очень давно я не смог её простить. Она совершила необдуманный поступок, глупость… А я сказал, что это предательство и что простить это невозможно. И она ушла.

— И вы действительно не смогли её простить?

— Давно простил… Сразу.

— Но вы сказали ей об этом?

— Нет, не успел… Она умерла — автокатастрофа. Ну, это грустная история… Обычно я её никому не рассказываю. Вот сегодня что-то… Просто… никогда не гони того, кто тебя любит…

Вскоре мы уезжаем. Всю дорогу я думаю о том, что сказал Давиде Бароне. Не знаю, как Пьерджорджио умудряется вести машину после такого количества выпитого, но до отеля добираемся без приключений.

— Ужин?

— Не-е-е-т! Я спать! — сил на ресторан и прогулку по Неаполю у меня нет.

— Зря. После тяжёлого дня надо плотно поесть.

— Не настаивай — я испорчу тебе вечер.

Я иду в свой номер и падаю на кровать. Тут же раздаётся звонок:

— Лиза, смотри же не проспи! Завтра в половине девятого встречаемся на завтраке.

* * *

Конференция проходит в нашем отеле и сразу после завтрака мы идём в большой зал, где собираются виноделы. Мы слушаем доклады, дегустируем, заедая хлебом, обмениваемся мнениями с другими участниками. Вернее, Пьерджорджио обменивается, а я скромно помалкиваю. Его, разумеется, очень хорошо знают, и он щедро меня со всеми знакомит.

— Крутая тусовка.

— Ну, ещё бы. Теперь ты знакома со всеми главными виноделами Италии, так что от настоящей славы тебя отделяет только вино. Не то, что ты делаешь сейчас для супермаркета, а Вино, с большой буквы, которое я жду от тебя уже в следующем году. Даже с тем виноградом, что у тебя есть сейчас, ты можешь неплохо стартовать.

— Да… если папу это устроит… Там свои нюансы, знаешь…

— Я с ним поговорю. Ладно… Что будем делать сегодня вечером? Идёшь со мной ужинать или нет? Отвечай немедленно, потому что я получил приглашение и если ты опять решишь от меня избавиться, то я пойду туда, но подтвердить надо прямо сейчас.

— Что за приглашение — на званый ужин? К маркизу?

— Да.

— Иди, конечно, не будешь же ты из-за меня его пропускать!

— Могу и пропустить! Я уже побывал на тысяче таких ужинов — всегда одни и те же люди, одни и те же слова.

— Иди, Пьерджорджио, не отказывайся!

Мы разом оборачиваемся на голос и видим Марко.

— Привет…

— А-а, решил всё-таки приехать? Молодец, правильно. Привет!

— Да, решил вот… Ну как вы тут?

— Отлично. Обсуждаем, куда пойдём ужинать.

— Ну да, это я уже понял. Тебя пригласили к Антинори*?

*(Маркиз Антинори — один из известнейших производителей качественного вина в Италии — прим. автора)

— Да, в «Иль Команданте».

— Слабовато — у них же только одна звезда*.

*(Ресторану «Иль Команданте» присвоена одна звезда «Мишлен»)

— В Неаполе это максимум. Но там, кстати неплохо, знаешь, современный интерьер, красивый вид на залив — корабли, огоньки, шикарно. И я их шефа знаю, готовит он очень хорошо.

— А кто там?

— Сальваторе Бьянко.

— Не слышал, но уверен, тебе надо идти.

— Да вот не знаю куда девушку пристроить, не поможешь? — Пьерджорджио хохочет, а Марко сохраняет серьёзность, даже не улыбается.

— Могу помочь.

— Эй! Ничего, что я здесь? Не мешаю?

— Лиза, я бы хотел пригласить тебя на ужин.

Что за театр абсурда! Я набираю воздух, чтобы возразить, но он успевает заговорить раньше:

— Это мой старый друг, вернее друг моего отца, я знаю его с детства. Очень интересный человек, раньше занимался политикой, был известным…

— А как его зовут? — Спрашивает Пьерджорджио.

— Джинаро Пеларатти…

— Хм… не припоминаю…

— Он уже давно отошёл от дел, живёт в деревне, в получасе от Неаполя. Поедем, Лиза, прошу… Посмотришь на Кампанию, какая она на самом деле, попробуешь настоящую неаполитанскую еду. Ты показывала мне Москву, а я покажу тебе маленькую деревушку. Но это гораздо лучше, чем сидеть в отеле или гулять по Неаполю в одиночестве.

Я чувствую укол в сердце — он говорит о той ночи… О нашей ночи…

— Ужинать с тобой лучше, чем сидеть в отеле?

— Давай, давай, Лиза не упрямься, не цепляйся к словам, поезжай с Марко, я его знаю, он плохого не предложит.

Чувствую, как левая бровь скептически ползёт вверх.

— Не лишай меня ужина в мишленовском ресторане, — говорит Пьерджорджио ворчливо.

— Ты же сказал, что в этом ужине для тебя нет ничего ценного.

— Нет, я сказал не так, и к тому же только из приличия.

— Понятно…

Я раздваиваюсь… С одной стороны, всё ещё остро чувствую горечь, боль, обиду — они почти постоянные мои спутники с… с того самого момента… Но, вместе с тем, мне очень хочется поехать с Марко, и сердце радостно стучит: «Едем-едем-едем-едем!» Глупость какая… С чего бы мне радоваться? Ведь всё решено, всё кончено, никаких отношений, ничего… Но себя не обманешь… Да, я хочу поехать и да, я радуюсь, что Марко прилетел сюда ради этого ужина, ради встречи со мной… Правда? Я действительно в этом уверена? Не знаю… Не знаю, но соглашаюсь, сохраняя холодный и неприступный вид:

— Хорошо, поехали ужинать к твоему другу.

* * *

По дороге мы почти не разговариваем и, мне кажется, громкая музыка по радио совершенно не спасает ситуацию, не делает неловкое молчание более комфортным. Я смотрю в окно, но уже темнеет и вскоре разглядеть хоть что-то становится почти невозможно. Съезжаем на узкую каменистую дорогу, на встречу не попадается ни одной машины. Всего чуть больше получаса от Неаполя и совершенно другая жизнь…

— Кажется, мы забрались довольно высоко, да? — говорю я, чтобы сказать хоть что-то, когда приёмник начинает шипеть и его приходится выключить.

— Да, днём здесь очень