колонн небольшой галереи. Скрытая от посторонних взглядов, она наблюдала за мальчиком, который носился по саду с маленькой машинкой. Он был поглощен игрой, тягостные переживания взрослых были ему невдомек, и это вызывало зависть.

Краем глаза она увидела Айзека, выходящего из здания. Ей хотелось еще немного побыть одной, и она отступила подальше в тень. Айзек был с молодой женщиной, вернее, она была с ним, потому что он крепко держал ее за руку и почти тащил к выходу.

Шона была поражена, она никогда не видела Айзека настолько злым. Она уже собиралась выйти из укрытия и вмешаться, но тут увидела лицо женщины. Взгляд у нее был кошачий, цепкий – Шона не узнала ее, но сразу поняла, что вмешиваться не стоит.

– Что за игры ты ведешь, черт возьми? – прошипел Айзек, и Шона вздрогнула от его тона. Айзек редко выходил из себя и поэтому, в частности, так нравился ей: он был уравновешенным и невосприимчивым к наигранности и притворству их среды. – Тебе здесь не место.

– Не место мне? Ты что, смеешься?

Женщина повысила голос. Акцент соответствовал ее латиноамериканской внешности.

– Говори тише. И прояви уважение.

Айзек дернул женщину за руку.

Шона смотрела сквозь листву: Айзек и женщина ругались шепотом, ее лицо скривилось от гнева. Что происходит? Кто эта женщина и что она здесь делает?

Мальчик врезался в кованый садовый столик, и стул отлетел к ногам Шоны. Она легко поймала его, а затем посмотрела на малыша – все ли с ним в порядке. Большие голубые глаза выражали тревогу, мордашка сморщилась от испуга. Она улыбнулась ему.

– Это… – Шона вдруг почувствовала, что ноги подкашиваются, и схватилась за ближайшую колонну. – Дэн, – растерянно выдохнула она.

Ей вдруг стало тяжело дышать, сердце отчаянно забилось от выброса адреналина. Земля покачнулась, подступила дурнота, и все поплыло перед глазами.

Мальчик смотрел на нее снизу вверх, готовый заплакать и вместе с тем испытывая любопытство, нижняя губка у него подрагивала. Она глядела на него, покачивая головой. Горе творило призраков из живых людей. Мозг играл с ней злые шутки. Последние трое суток она почти не спала.

– Ничего страшного, – заверила она, собираясь в подтверждение своих слов коснуться его плечика.

Яростным движением ее руку оттолкнули.

– Не трогай его.

– Я не…

Шона удивленно отпрянула назад, ноги все еще дрожали, пульс частил. Казалось, она потеряла связь с реальностью.

– Алекс!

Женщина схватила ребенка собственническим жестом и выставила перед собой, как щит. Сузив глаза, она с вызовом смотрела на Шону.

Шона тоже внимательно посмотрела на женщину. Под глазами, которые казались почти черными, залегли темные тени. Она была на редкость красива.

Айзек подошел к ним.

– Фрэнки, ты должна… Я могу…

– Чтобы я ушла отсюда, поджав хвост? И доставила тебе удовольствие, да? Этому не бывать, дядя. Мне нужны деньги, чтобы вырастить сына. То, что ему причитается.

Ее голос звенел, и Шона поняла, что за ее внешней агрессией скрывалась отчаянная гордость.

Шона нахмурилась и опять перевела взгляд на малыша, чьи глаза казались такими знакомыми. Он был вылитый Дэн. Неужели родственник? Мальчику было года три-четыре.

Шона снова посмотрела на женщину и – когда до нее вдруг дошло – почувствовала, как земля уходит из-под ног.

За спиной Айзека люди толпились у панорамных окон, смотрели во дворик и перешептывались. Тогда Шона узнала, что существует много способов разбить сердце. Ее треснуло надвое в тот день, когда она хоронила мужа и поняла, что он предал ее.

На лице женщины отразилось торжество. Лицо Шоны было спокойно, а в душе бушевал хаос. Теперь Шона точно знала, кем был этот мальчик.

Часть третья

Глава двадцать первая

Итос, июнь 2002 г.

Сидя за столиком под бело-голубым навесом таверны Нико, Деметриос наблюдал за девушкой на молу, которая то вынимала вещи из рюкзака, то складывала их обратно. Она явно потеряла что-то важное и находилась в затруднительном положении, а поскольку девушка была примерно одного возраста с его дочерью, Деметриосу хотелось ей помочь. Он сопротивлялся этому порыву, мотивируя тем, что это не его дело, и предложение помощи от мужчины средних лет едва ли придется ей по душе. Конечно, он, в темно-синих брюках чинос, эспадрильях и льняной рубашке с открытым воротом, мало походил на стареющего ловеласа, но в его густых темных волосах уже проглядывала седина. Нет, Итос известен своим гостеприимством, рассуждал он, и если этой молодой особе нужна помощь, то местные жители не останутся в стороне. Кроме того, на сегодня сложностей ему уже хватило.

Он вернулся к газете и сделал глоток крепкого сладкого греческого кофе. Несмотря на ранний час, в гавани Итоса царила суета. На главной площади торговцы выгружали товар на прилавки – ставили корзины, доверху наполненные сочными помидорами и оливками, выкладывали рядами пурпурные баклажаны и кабачки, спелые сливы и нектарины.

Деметриос изо всех сил старался сосредоточиться на газете, но то и дело поглядывал на девушку. Возможно, потому, что она напоминала ему Ариану. У нее была оливковая кожа и темные волосы до плеч, ее можно было принять за гречанку, но что-то ему подсказывало, что это не так. Скорее всего, она была из числа туристов, прибывших на пароме, – любознательных чужаков видно сразу, их не спутать с соотечественниками.

Ариана… Он нахмурился. Его вспыльчивая, темпераментная, восторженная и эмоционально изматывающая дочь вернулась домой на остров, и теперь все они оказались в эпицентре этого урагана. Она во многом напоминала свою мать…

Эта мысль его неприятно поразила. Тем временем девушка уже спустилась с мола и заняла место по соседству.

Столики стояли в тени перголы, увитой виноградом, и были накрыты скатертями в синюю клетку. Тереза, жена хозяина, подошла к девушке и спросила по-английски:

– Что вам принести?

– Сколько стоит кока-кола?

Девушка достала из кармана горстку монет и сосредоточенно их пересчитала.

– Два евро.

Девушка ойкнула. Вид у нее был удрученный.

Краем глаза Деметриос увидел, как Тереза сочувственно склонила голову набок.

– Все в порядке, этого достаточно.

Терезе было немногим за шестьдесят. Длинные седые волосы она заплетала в толстую, доходящую до талии косу, была женщиной хваткой и трезвомыслящей, мужа Нико, экстраверта и временами растяпу, держала в узде, но сердце у нее было золотое. Она ласково улыбнулась девушке, кивнула и поспешила внутрь.

Казалось, эта неожиданная доброта выбила девушку из колеи. Слезы потекли по ее щекам, она тщетно вытирала их, не в силах остановить рвущиеся из груди рыдания. Деметриос