их отцу: они причинили ему столь много тревог, трудов и бед… Ты – наша паства, как и твой муж, однако мы не можем уклоняться от правосудия: либо ты вернешься к своему мужу, либо мы будем вынуждены в соответствии с каноническим правом отлучить тебя от церкви. Мы говорим это неохотно, но нам придется сделать это – против собственной воли, со скорбью и слезами, – в том случае, если ты не раскаешься».

Замок Жизор. Современный вид

Да, с военной точки зрения дела у Элеоноры обстояли хуже некуда. Король брал замки ее вассалов, словно орехи колол, и им уже было не до всеобщего ликования, выраженного летописцем – Ришаром из Пуату: «Радуйся, о Аквитания, ликуй, о Пуату, ибо скипетр короля Аквилона от тебя удаляется». Но Элеонора недаром осталась в истории как Аквитанская Львица. Может, ласковое слово и реальная перемена образа жизни супруга оказали бы на нее положительное действие – ведь ей не могли быть неизвестны слова св. апостола Павла о любви – «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13: 4–8). Она же любила Генриха! Вот что могло бы растопить ее сердце – но никак не угрозы! Это что тушить маслом огонь. Что ей отлучение?! Она решается разыграть новую комбинацию, сорвавшуюся практически случайно. На дороге, ведущей из Пуату в Шартр, наемники Генриха остановили разъезд аквитанских всадников из замка Фэй и, ввиду военных действий, подвергли их аресту. Одним из этих всадников оказалась переодетая в мужской костюм мятежная королева, спешащая в Париж к своим сыновьям… Как свидетельствует Гервазий Кентерберийский: «Когда королева Алиенора бежала, расставшись ради этого со своим женским одеянием, ее схватили и поместили под надежную охрану. Поговаривали, что все это <мятеж сыновей> произошло из-за ее подстрекательств и по совету. Она, действительно, была очень мудрой, родовитой, но непостоянной женщиной».

Как пишет Р. Перну, «захватив в плен Алиенору, он (Генрих) разрубил самый узел заговора». Элеонору немедленно препроводили в Шинон, где она провела порядка полугода в замковой башне, пока ее неверный супруг сражался с их общими детьми. Ришар Пуатевинский разразился по этому поводу следующими скорбными ламентациями: «Скажи мне, двуглавая Орлица[61], скажи мне, где ты была, когда твои орлята, вылетев из гнезда, осмелились нацелить когти на короля Аквилона? Это ты, нам известно, побудила их восстать против отца. Вот потому ты была оторвана от твоей собственной земли и увезена в чужую землю. Твои бароны своими тихими речами хитро ввели тебя в заблуждение. Твоя цитра зазвучала скорбно, а флейта горестно. Прежде ты, утонченная и полная неги, пользовалась царственной свободой, была осыпана богатствами, твои юные подруги пели свои сладкие кантилены под звуки тамбурина и цитры. Тебя пленяло пение флейты, ты ликовала, внимая аккордам, извлекаемым твоими музыкантами. Молю тебя, Королева, увенчанная двумя коронами, прекрати беспрестанно горевать; к чему истязать себя горем, к чему ежедневно удручать твое сердце слезами; вернись, о пленница, вернись, если можешь, в свою страну. А если не можешь, пусть твой плач прозвучит подобно плачу Иерусалимского царя: "Увы! изгнание мое затянулось, я жил с невежественными и непросвещенными людьми". Возвратись, возвратись к своей жалобе и скажи: “Слезы денно и нощно были моим хлебом, и каждый день мне говорили: "Где твои родные, где твои юные служанки, где твои советники?” Одних внезапно оторвали от их земель и предали позорной смерти, другие были лишены зрения, третьи скитаются в разных местах и считаются беглецами. Ты, Орлица порушенного союза, доколе ты будешь взывать понапрасну, не встречая ответа? Король Аквилона взял тебя в осаду. Кричи вместе с пророком, вопи неустанно, возвысь свой голос подобно трубе, чтобы достиг он слуха твоих детей; он и в самом деле ими услышан, и настанет день, когда твои сыновья тебя освободят, и ты возвратишься на твои земли».

Кстати, этой же метафорой воспользовался после окончания мятежа и сам Генрих, сказав, что чувствовал себя орлом, которого сокрушили и заклевали собственные птенцы. Легенда пошла дальше – якобы, предвидя предательство младшего – и любимого – сына Иоанна, старый король приказал на стене Винчестерского дворца вырезать следующий барельеф – старого орла терзают четверо его сыновей: двое бьют его крыльями, третий – дерет когтями и клювом, четвертый, младший, самый подлый – повис на шее отца и пытается выклевать ему глаза… Некий монах поделился своим видением старого селезня и четырех молодых, утонувших, когда на них налетел сокол – сиречь молодой король Франции Филипп II. Но это – дело будущего, пока же «орлятам» приходилось ох как туго.

В частности, весной, в новую кампанию 1174 г., предатели-бароны Гийом Мэнго де Сюржер и Портекли де Мозе, а вместе с ними преуспевающие торговцы и буржуйчики аквитанской Ла-Рошели, закрыли ворота перед Ричардом и его людьми, выступив, таким образом, на стороне Генриха. Ришар из Пуату с возмущением писал: «Горе изменникам Аквитании! День наказания близок. Ла-Рошель боится этого дня; она удваивает свои стены и рвы; она окружает себя со всех сторон морем, и шум, происходящий от этой большой работы, слышен даже за горами. Живущие на этом прибрежье! Бегите от Ричарда, герцога Аквитанского: он победит горделивых, сломит колесницы и едущих на них, уничтожит от мала до велика всех, возбраняющих ему вход в Сентонж. Горе идущим просить помощи у короля Севера! Горе вам, богачи Ла-Рошели, заточившиеся в богатствах своих и прикрывающиеся привилегиями своими… Ваши сокровища залепили очи ваши и вы ослепли. День грядет, когда в обителях ваших золото скроется под терниями и поверженные стены ваши, некогда высокие, порастут крапивою. Покайся, Ла-Рошель, да сжалится Господь над тобою». Ричард удалился в цитадель Сента, намереваясь сделать ее своим опорным пунктом, но Генрих тут же пришел туда; принц бежал в Тельбур, крепость и город пали. Довершая уверждение своей власти в Аквитании, Генрих арестовал приближенных своей жены, в числе которых были жена Генриха-младшего и три невесты их прочих сыновей, и вместе с Элеонорой перевез их в Нормандию, откуда 8 июля 1174 г. переправил в Англию, куда вместе с ними переправился и сам[62] по просьбе тамошних баронов: дела там обстояли очень скверно: весной Вильгельм Лев вновь нарушил границу, бунтовщики нанесли поражения королевским