Я подсказала, где лучше повернуть, чтобы заехать к дому, назвала подъезд. Снегопад усилился, стал еще гуще, и, хотя едва перевалило за два часа дня, город погрузился в настоящие декадентские серебристые сумерки.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я, оглянулась назад, вспомнив о том, что надо бы забрать шоппер. — Откроешь багажник?

— Что? — Лекс будто очнулся, пристально посмотрел на меня. — Я донесу до квартиры, нечего тебе тяжести таскать.

И вышел. А я взволнованно перевела дыхание.

В молчании мы поднялись по лестнице на третий этаж. В молчании я отперла замок, впустила Романова внутрь.

— Эммм. — Забрала у него шоппер, поставила у обувной полки. Наблюдала, как цепко и сосредоточенно он оглядывает чужую обстановку, вешалку в прихожей, где и вещей-то не было почти. — Пройдешь, может?

Ну, однокомнатная даже с хорошим ремонтом — это не дворец, но жить можно. Особенно если правильно расставлять приоритеты. Этому искусству научилась быстро.

— Хорошо, — кивнул Лекс, снял пальто, повесил на вешалку, начал разуваться.

Тоже скинула свои куртку и берцы, прошла на кухню, помыла руки. Романов появился через минуту (видимо, инспекция единственной комнаты завершилась за короткий срок), замер, изучающе глядя на меня, опираясь на спинку стула.

Так… И что нам теперь делать? Приглашать его в квартиру не планировала, о чем говорить, не имею представления, как избавиться от волнения, неловкости и стыда — тем более.

Крайне сложный и тяжелый момент, в который почему-то влипла, будто в суперклей.

— Будешь кофе с кардамоном? — улыбнулась, вспомнив, что все-таки какая-никакая хозяйка в этом доме и должна проявить гостеприимство.

— Да.

Кивнув, отвернулась и, достав из подвесного шкафчика турку, занялась приготовлением. Рецепт требовал внимания, а еще — времени. Как раз 15 минут, и прибавим 15 — на то, чтобы кофе выпить. Стандартные полчаса визита. Вот и все. Романов согреется, насытится не общением со мной и уйдет.

А я останусь одна. Зализывать раны и заниматься самопознанием.

— Рина, — заговорил Романов, когда пена появилась в первый раз и сняла турку с огня. Смотрела, когда она спадет, чтобы вернуться к приготовлению.

— Да?

— Я все пытаюсь понять… Твой мужчина… С которым ты… Он не согласился во всем обеспечивать тебя? Или…

— У меня нет мужчины, — ответила, снова поставив турку на огонь.

— И… когда вы расстались? Что произошло?

— Мы не расставались.

— То есть? Я не понимаю…

Пена вновь появилась, и я убрала турку на подставку у плиты, повернулась к Лексу.

— После тебя у меня никого не было. Я изменила решение, отказала Владу и ушла. — Смотрела в его глаза, из них наконец ушли холод, настороженность и отстраненность. Они поглощали меня, прогоняли тоску. — Сказала ему, что на самом деле люблю другого и не могу быть с ним.

Лекс не шелохнулся, молчал, продолжал испытующе смотреть на меня. Испугавшись собственных слов и такой реакции, я отвернулась от него, снова поставила турку на огонь.

И что дальше? Сердце глухо, с болью стучало.

А ведь не сказала Романову, что его люблю, его… Вот ведь дура.

Застыла, ощутив его ладони на своих плечах, и сердце оборвало свой бег. Развернулась в его руках, а он нежно обхватил мое лицо дрожавшими пальцами, большим мягко коснулся губ.

— Риша…

Шепот, проникновенный взгляд, секунда, другая, а после наши губы столкнулись в поцелуе. Жадно, жарко, судорожно, опаляюще, глубоко. А еще безумно желанно, полно, счастливо — до слез.

Прервало нас громкое шипение на плите и тяжелый запах сгоревшего кофе и кардамона. Черт побери, а ведь напиток был почти готов. И идеально бы получился наконец-то… А теперь еще и плиту очищать.

Повернувшись, я выключила газ.

— Кофе с кардамоном не будет, — констатировала, вздохнув. — Но есть растворимый.

Лекс, так и не отпустивший меня, крепко обнимающий за талию, уткнулся в мою макушку и рассмеялся. Не удержалась — рассмеялась тоже. Потом, повернувшись к нему, обвела пальцами лоб, брови, скулы, наслаждаясь, блаженствуя, заключила в ладони родное лицо, произнесла в губы:

— Люблю тебя. Очень. Люблю… — Зажмурилась от подступивших слез. — И прости. Прости, пожалуйста. Я такой кретинкой слепой была. Прости. Я так сожалею обо всем. Обо всем, что делала с шестнадцати лет. Глупая девчонка.

Спрятала лицо у его шеи, глотала слезы и вдыхала аромат его одеколона. Простой, но возбуждающий, ассоциирующийся только с ним, моим Лексом.

— Перестань, — он целовал меня в висок. — Прости уже сама себя, я давно тебя простил.

— Но почему не написала? Не позвонила? Не пришла? — разозлился, встряхнул меня за плечо. — Наказывала себя так, да? И меня заодно. Думала, не поверю, не приму обратно, лучше, чтобы вычеркнул тебя из своей жизни. И правда глупая.

— Угу, — согласилась, крепче обняв его.

— Проехали. Теперь это в прошлом. Вообще все в прошлом. По опыту знаю, нифига не получится его исправить, но зато получится построить классное будущее. Выйдешь за меня?

— Еще спрашивает, — всхлипнула, чувствуя, что становлюсь невменяемой от облегчения и счастья. — Выйду, конечно. Семейный бюджет будет в разы больше моего нынешнего.

— Моя корыстная красотка. Люблю тебя безумно и целую вечность, — прошептал Романов и, обхватив затылок, заставив посмотреть в его потемневшие от страсти глаза, снова жадно и напористо поцеловал.

Мы увлеклись. Сильно. Больные от желания, целовались, то горячечно, то осторожно, дразняще-нежно. Лекс стянул с меня свитшот, ласкал грудь через белье, томил долгими поцелуями в шею. Я в конце концов сумела избавить его от джемпера и теперь млела от прикосновений к твердым мышцам.

Хочу его до боли.

Когда он подсадил меня на кухонный стол и я обвила его бедра ногами, чувствуя упиравшееся в мое лоно возбуждение, еще больше загораясь сама, в голове будто что-то щелкнуло. Через секунду хлипкий стол угрожающе накренился.

— Ой, черт, — вцепилась в руку Романова, расстегнувшую пуговицу на моих скинни, проникшую под белье. — Только не здесь. Мы не должны. Она просто убьет меня.

Тяжело дышавший