ответ — голос пропал. Минуту царило тревожное молчание. Я прекратила чистить огурцы, потому что боялась порезаться, мышцы одеревенели от напряжения и плохо слушались. Стояла, опираясь на раковину, спиной к Лексу.

— И когда ты бы сказала мне об этом?

— Сегодня. — Ложь противно горчила на языке.

— Почему? — в его голосе дрожали злость и обида. — Почему он, Рина? Ведь дело не в любви. Или я ошибаюсь?

Потерев лоб дрожавшей рукой, убрав назад упавшие на него пряди волос, я вздохнула.

— Не ошибаешься, — произнесла еле слышно.

— Садись. Нам надо поговорить, — жестко сказал Лекс. — Единственное, что нам остается, — поговорить. Оно же — последнее.

Я послушалась, села напротив и, поставив локти на стол, спрятала лицо в ладонях. Тело и мозг словно оглушили, словно в них проник ледяной яд и теперь отравлял клетку за клеткой.

Лекс прав. Он заслуживает знать все. Знать, какая я на самом деле. Знать мои цели, которые никогда не поймет, не примет и не простит.

— Мне Свен рассказал, — признался Романов. Смелости все не хватало посмотреть на него, но, похоже, что он сосредоточен, совладал с собой. — Вчера днем видел вас вместе. Он работает в том клубе.

Значит, мне не показалось. Ну этого следовало ожидать, тайное всегда выпячивается наружу своими самыми уродливыми боками.

— Между нами ничего не было. Просто встречались, — поспешила объяснить. — Я бы никогда… пока с тобой…

— И он поцеловал тебя.

Я до боли прикусила губу. Как, черт возьми, Свен и это смог увидеть?

— Если дело не в любви, тогда в чем?

— В расчете. Деньгах.

— Это как?

— Это не моя жизнь, Лекс. А я хочу свою. — Выпрямившись, решительно заглянула ему в лицо, стараясь унять дрожь. Злилась, защищаясь. — Я не желаю считать каждую копейку, сидеть взаперти, потому что не хватает денег на путешествия, жить в тесной каморке с кучей чужого хлама, в спальном районе. Не желаю год за годом прозябать в хлопотах и заботах, ненавидеть такую жизнь, потерять возможность вырваться и обрести свободу.

Он смотрел на меня пытливо, на миг показалось, что во взгляде мелькнула жалость.

— Я привыкла к тому, чтобы мужчины обеспечивали меня. Содержали. Целенаправленно ищу таких, делаю все, чтобы их привлечь, встречаюсь только с такими. Продолжала бы и жить с Решетниковым, если бы не вмешались обстоятельства. Но никогда не любила его, только ценила. За деньги. И за ту мою жизнь, за которую он платил.

От признания стало еще холоднее, еще более пусто внутри. К горлу подкатила тошнота и слезы. Романов — единственный человек, перед кем было стыдно за свой статус содержанки. Захотелось отмыться от него, как от приставшего к коже дерьма.

— Содержали… — глухо повторил Лекс, горько усмехнулся. — Очень практичный подход. Многое объясняющий. Ну хорошо. Ты привыкла, чтобы тебя содержали, тогда почему спонсор — не я?

— Ты — другое дело.

— Почему другое, Марин? — Он дернулся, разозлившись. — Чем я хуже их? Неудачник и останусь им? Меньше зарабатываю? Финансово не потяну такую королеву, как ты? Так я это вполне способен исправить. Миллионером не стану, но смогу обеспечить машину, путешествия, кучу брендовых вещей и о чем ты там еще мечтаешь.

— От тебя бы я ни копейки не взяла. Никогда. Ты другой!.. Самый родной, самый близкий и дорогой для меня человек.

— Но не настолько родной, чтобы отвернуть, видимо, от цели. И не настолько дорогой, чтобы ждать, когда из нищеброда превращусь в золотого тельца, — выплюнул рассерженно. — Со мной только секс по дружбе и чтобы время убить в ожидании настоящего принца.

— Прекрати! — Хлопнула ладонью по столу. — Ты — это ты! Никаких добавлений и превращений не надо! И я не убивала время с тобой!

Голос сорвался из-за подступивших слез. Я умолкла, выравнивая дыхание, унимая нервы. Бессмысленно плакать, истерить. Все кончено. И пусть этот факт убивает меня, самое время вспомнить о железной воле и приоритете разума над чувствами.

Снова повисла тишина. На сей раз она была пропитана отчаянием и полосующим душу напряжением. Пристальный и какой-то обреченный взгляд Лекса отпустил мой. Парень встал, отошел к окну, открыл его на проветривание, впустив в кухню бодрящий, холодный утренний воздух, пахнувший кисловатыми яблоками и листвой.

— Ты помнишь нашу первую встречу? — Спросил вдруг, опираясь на раму, глядя в окно.

— Да.

Смотрела на обтянутую футболкой красивую спину, на затылок и пряди темных спутанных волос, которые скоро достигнут плеч.

— Ты тогда так взглянула на меня, улыбнулась. Словно сердце остановила, а потом запустила. Бывают в жизни такие моменты, бесповоротные. В моей был лишь один такой. И он связан с тобой. Мне хватило одного взгляда, чтобы влюбиться в тебя и навечно остаться в таком состоянии. Ты такой кардиостимулятор для моего сердца, оно не будет биться без него.

Горло перехватило, я судорожно вцепилась в столешницу.

Так вот о ком была та песня, которую ребята часто играли в «Игуане» в числе прочих своих сочинений. Концовка там была печальной: героиня уходила, а герой оставался лежать на полу, считая последние удары сердца.

— Лекс… — прошептала с болью.

— Ты и тогда, и потом, когда мы снова стали общаться, показывала, что мы только друзья, ничего большего. Почти семь долбанных лет френдзоны. Они доконали бы кого угодно, но я, видимо, мазохист. Любовь бывает, конечно, безумной. Вот моя существует в такой форме безумия. Но теперь точка.

Боже, именно моя вина, что он так и не смог построить нормальных отношений с какой-нибудь девушкой. Эгоистично держала его рядом, как друга, вместо того, чтобы отпустить. Именно я сделала его несчастным тогда и продолжаю делать таким сейчас. И даже готовлюсь причинить адскую боль, выбрав в итоге другого…

А ведь были очевидные знаки! Но намеренно закрывала глаза, не давала ему высказаться, отшучивалась…

— Когда в ту ночь ты пришла ко мне, счастью не было предела. Я посмел надеяться, что теперь все будет иначе, что это шанс, новая жизнь. Чувствовал, что ты к ней не готова, но мог бы ждать. Ждать сколько угодно. Год, два, десять лет, лишь бы не