Альбус мгновенно усилил свою защиту, обрушив на противника каскад всевозможных сканирующих Чар.

Дающие обычно однозначный ответ заклинания словно взбесились, сообщая противоречивую информацию.

Некоторые говорили, что перед ними — маг. Другие — что впереди труп. Третие указывали на тип восставшего мертвеца. Все сходились только в присутствии огромного количества Тёмной Магии.

Альбус наколдовал поток режущего ветра, что срезал с цели балахон, словно снятый с дементора. Увиденное ему не понравилось — именно так он представлял себе своего боггарта.

В маленькой пещере, под наколдованным им светом стоял оживший труп из маггловского фильма ужасов, больше всего напоминающий низкобюджетную версию монстра Франкенштейна. Через призму сканирующих и защитных чар казалось, что фигура вот-вот развалится. Тело было словно собрано из кусков других тел. Имелись следы хирургии и швов, которые и не пытались замаскировать. Синевато-багровые ножевые раны как будто вбирали в себя наколдованный им свет. От ран во все стороны тянулись белые или синие полосы омертвевшей ткани. В уголках губ и ноздрей имелись мокрые язвы, веки склеились от гнойных выделений.

Альбус не боялся мертвецов и смерти. Но сейчас — особый случай. Страха он не испытывал, но ступор был. Вместо того чтобы атаковать, он просто смотрел.

Нет, если бы существо атаковало — он бы начал сражаться, он на полном серьёзе допускал, что даже если он потеряет кору головного мозга, то его боевая эффективность не уменьшится, но просто не мог заставить себя атаковать.

— Аберфорт? — спросил он вслух, глядя на изуродованное, но вполне узнаваемое лицо.— Видимо, уже нет, — ответил он сам себе.

Мысли возникали в его голове, словно молнии. Может быть, этот проект послужил удовольствию Волан-де-Морта. Может быть, это послание Альбусу или кому-то ещё, кто придёт за крестражами. Или просто выкинутый неудачный эксперимент. Альбус был бы рад, если увиденное им было плодом фантазии больного на голову маньяка, но увы, он знал ответ: некротрансплантация.

Во времена молодости Фламеля это было модно, да и Геллерт этим не чурался. Идея очень проста. Существует много вариантов поднятия лича, у каждого свои преимущества и слабости. Эвенкур своей рукой может разрушать магию. Дэреб полностью неуязвим к кислотам. Джахарнус не горит.

Магов не удивить трансплантацией органов живого человека. А если приделать себе части тела мертвеца? Что если заменить свою руку на руку Эвенкура? Или кожу на кожу Дэреба? Или сердце на сердце Джахарнуса? Или, что мелочиться, всё сразу? Сможешь отбивать заклятия руками, не гореть, игнорировать кислоты и многое другое…

Желающие нашлись. У некоторых получилось. Вопреки ожиданиям, не все из них были маньяками-убийцами. Казалось, вот ответ — некромантия приведёт всех к торжеству магического прогресса, ибо родная плоть так слаба. Неаппетиному триумфу, правда, но это мелочи. Некоторые так увлеклись, что не оставили от себя прежнего ничего, кроме мозга.

Потом случилось то, что следовало ожидать: часть из магов, которые дальше всех продвинулись по пути самопрогресса в некротрансплантации, устроила кровавую бойню, где их перебили с помощью менее изменённых коллег.

Их поведение списали на перебор эрегху, вседозволенность и головокружение от успехов. Но через некоторое время их путь повторили другие, менее изменённые маги.

Тогда волшебники всерьёз задумались и занялись исследованиями. Ответ был невероятно прост — если к кому-то приделать часть лича, этот кто-то будет постепенно превращаться в лича, тем быстрее, чем больше частей лича приделано. Естественно, лич эрегху не выводит.

Самые умные и самые аккуратные откатили изменения, вставив себе назад человеческие руки, глаза и почки. Тех, которые зашли слишком далеко, и дорога назад была для них закрыта, уничтожили. Именно с этого начался настоящий упадок некромантии.

Но пора возвращаться в реальность. Казалось, что существо пытается на него кинуться, но словно что-то его удерживает.

— Не знаю что он сделал с тобой, но я могу тебе помочь, — сказал он с уверенностью, которую не ощущал.

Ответ он увидел глазах существа: «Так же, как ты помог Ариане?»

Он знал, что сейчас существует только одно правильное решение — залить всё Адским Огнём.

Но вместо этого, прекрасно понимая, что через зашитый рот он ответа не услышит, он применил легилименцию.

— Легилименс!

Очень хотелось убедиться, что это уже давно не Аберфорт. Альбус был готов ломать ментальные щиты, но их не было. Словно с разбега он погрузился в воду.

Он видел, как Аберфорт, надёжно скованный, лежит в чём-то, отдалённо напоминающим гигантскую стеклянную колбу, а Волан-де-Морт, закончив вытаскивание воспоминаний, сканирование и забор крови, начинает свой эксперимент в некротрансплантации. Изведя более двадцати магов, Тёмный Лорд резал и шил, словно сшивая тряпичную куклу.

В мыслях Аберфорта была только одна фраза: «Помогите мне!»

Аберфорт бы выкрикнул эти слова снова и снова, если бы смог совладать со сведенными судорогой челюстями, если бы смог разлепить сухие, сшитые губы, если бы его горло могло пропустить что-то, кроме густой кроваво-желчной массы. Извивался, скованный незримыми, страшными путами, смотря как над ним проводят всё новые и новые операции. На его теле появлялись все новые синюшные участки омертвевшей плоти, принадлежащей некогда другим магам. Он хотел тянуться к стеклянным стенам руками, состоявшими теперь из тонких ломких не его костей, обернутых чужой обвисшей кожей и бессильными волокнами мышц. Инструменты, похожие на личинок с многочисленными усиками, сверлили плоть его туловища и кололи крошечными ядовитыми иглами. Боль была непереносимой, но каждый раз, когда Аберфорт воображал, что достиг апогея мучений, агония накатывала новыми волнами.

Потом всё изменилось — он просто жаждал смерти, умолял об этом постоянно. У него просто не осталось сил. Ничего другого не имело для него теперь значения. И если невозможно обрести мир ни одним из способов этой реальности, то что ему ещё остаётся, как не придумать для себя лучший мир?

Потом из агонии родился смех. Сначала издевательский, потом постепенно смягченный и приглушенный. Словно некий разум приглядывался к нему. И когда решил, что он достоин, увидел то, чего прежде не хватало, нашёл то, что позволило бы усовершенствовать обретенное им искусство переделывать людей.

А потом Аберфорт начал впитывать сожаление, которое считал своим. Как невообразимо жаль, что люди, которых он считал друзьями, бросили его. Что брат сначала убил Ариану, а теперь обрёк и его на мучительную смерть. А ведь он, Аберфорт, так много им отдал, разве не правда? Сражался на их