Машина, отчаянно ревя, вырвалась на дорогу, щедро обдав всех находившихся у её колёс жирной грязью, и они поехали, замызганные до самых ушей, до ближайшей речки отмываться.

* * *

К пятизвёздочному отелю, находившемуся в самом центре города, где через сутки ожидали прибытия гостей и участников научного конгресса, они подъехали под проливным дождём.

Проделав путь в несколько метров по лужам до входа, с дорожной сумкой в руке, Дронов невольно притормозил, почувствовав ласковое тепло улицы, будто бы наступил бойкий апрель южных земель, умывающий город перед шумным весельем скорого лета.

«Боже мой, как хорошо! – мужчина вдохнул полной грудью ласковое дуновение ветерка, стоя под стеклянным навесом у отеля. – Значит, так ты меня встречаешь, мой город! Ругаешься, но и ласкаешь! Признал всё-таки своего блудного сына!»

Сколько раз в сумраке ночной тиши Михаил мечтал о встрече с ним, разыгрывая в голове самый лучший из всех сценариев! Но ни один из них не состоялся. В реальной жизни всё произошло иначе! Совсем обыденно.

Номер на третьем этаже оказался люксом, расположенным на повороте здания, выходя окнами одновременно на две пересекающиеся улицы.

Дронов сразу же отдёрнул плотные шторы и распахнул окна настежь. В уютное помещение ворвались шуршащий голос дождя и живой озонированный воздух.

«Надо сориентироваться по месту нахождения отеля!» – мысленно решил мужчина, выглянув попеременно из каждого окна.

Результат оказался ошеломляющий – люксовый номер выходил одной стороной на окна его школы, окончив которую в далёком 1968 году, Дронов покинул не только её порог, но и город, и, как оказалось теперь, – на очень большой срок!

Мужчина не поверил своим глазам: неужели это она?! Оставаться в номере после такого открытия Михаил больше не мог.

Выскочив на улицу, он, не чувствуя обильно падающей с неба воды и ног под собою, направился прямо к школе, всё ещё не веря тому, что так бывает в жизни. Надо же, выбрать для проведения международного мероприятия из целой уймы гостиниц и отелей города именно тот, который находится прямо у её стен!

В тишине сгустившихся сумерек мужчина несколько раз обошёл здание со всех сторон. Теперь его школа называлась гимназией, и куда-то исчез великолепный яблоневый сад, в котором молодые сорванцы висели на ветках. Зато у самого входа росли две высокие берёзы, посаженные ещё при нём, которые он помнил как два небольших прутика.

Справа на территории гимназии торчал из земли унылый байпас, меняя не в лучшую сторону весь окружающий вид. И всё-таки Дронов узнал и увидел многие милые его памяти вещи, которые всю жизнь сохранял в своей душе.

Со школой были связаны почти все самые главные воспоминания его жизни: запах тетрадок, перьевые ручки, друзья, двойки по физике, походы с рюкзаком за спиной, костровая романтика шестидесятых, море хороших песен и первая в жизни любовь в старших классах.

Открытие школы совпало с тем временем, когда ему исполнилось семь лет. Он и его сверстники оказались первыми первоклашками, вошедшими в пахнувшие свежей краской классы, где стояли коричнево-чёрные парты.

Их встретили учителя, больше чем наполовину своего состава набранные из бывших участников отгремевшей в этих местах жестокой войны.

* * *

Шёл урок по грамматике, которую преподавала учительница начальных классов Елена Николаевна, женщина лет тридцати, одна из немногих молодых учительниц в их школе, очень добрая и снисходительная к детям. Она всегда носила одну и ту же круглую брошку, которую прикрепляла то сбоку на кофточку, то стыдливо соединяя концы слишком смело (по её мнению) расходившейся наверху блузки.

Пахло свежей тетрадкой в линейку, и Мишка, высунув язык, старательно выводил цветными карандашами замысловатый бордюр в начале классной работы. Тем же был занят и его друг детства Серёжа Медов, в мальчишеском обиходе – Медик.

Между ними лежала шикарная (по тем временам) коробка цветных карандашей «Искусство», в которой насчитывалось не шесть, как в обычной коробке, а двенадцать карандашей, включая также и очень редкий, белого цвета. Набор этот был подарком Мишкиного отца, очень любившего живопись.

Парту перед друзьями занимали девочки-отличницы, чистюли, походившие друг на друга, которых всегда ставили всем остальным в классе в пример. Одну из них звали Таня, а другую Наташа по кличке Халва – она получила своё прозвище за любовь к этой сладости.

Обе девочки носили унылые повседневные школьные платья и фартуки, но их светлые волосы были всегда аккуратно заплетены в длинные косы, которые оканчивались небольшими кисточками. Косы девочек представляли любимую Мишкину игрушку. В них он вставлял украденные у отца спички, карандаши и прочее.

От нечего делать сорванец, которому надоело глазеть на аккуратные затылки девчонок, потихоньку макнул кончик косички Халвы в чернильницу-невыливайку. Девочка, привыкшая к тому, что её постоянно дёргают за косы, ничего особенного не заметила, лишь недовольно скорчила гримаску, обернувшись на мальчиков.

После звонка стайка ребят выбегает в коридор, где добрейшая тётя Валя уже ждёт их с большой плетёной корзиной, полной пирожков с мясом и повидлом.

Отдельно на подоконнике занял своё место большой металлический чайник с горячим какао и надписью на нём чёрной краской: «2Б».

Мишка и Медик заняли место в очереди, но пирожков с мясом, которых было всегда меньше, чем с повидлом, им уже не досталось. Маленькой салфеткой, которая выдавалась в придачу к пирожкам, оттереть до конца масляные после еды руки не получается: в отсутствие фартуков девчонок приходится использовать собственные брюки.

«Боже мой, было ли это на самом деле?» – подумал мужчина, стоя, как заворожённый, у школьных дверей. Нахлынувшие воспоминания не отпускали его.

* * *

Физику в седьмом классе преподавал участник войны, высокий мужчина с пушистой лысиной на голове. Он часто в общении с учениками использовал отдельные слова или словосочетания по-немецки, которые должны были означать какие-то команды.

Борис Фёдорович, бывший армейский разведчик, никогда, ни при каких обстоятельствах про войну не рассказывал. Ходил всегда в одном и том же чёрном костюме, вытертом до блеска на локтях.

– А отвечать пойдёт, – подслеповатый учитель, сняв очки и прищурив глаза под седыми мохнатыми бровями, некоторое время изучает классный журнал, – Ласточкин Жора!

– Фу, пронесло! – выдохнул с облегчением Мишка Дронов. Его, как закоренелого двоечника, пересадили с галёрки на вторую парту, поближе к учителям и подальше от возможности шалить. Впрочем, с ним же вперёд отправили и его лучшего друга, Серёгу, который здорово «волок» в точных дисциплинах, и ему совсем не страшно было сидеть почти перед самым учителем, всё равно где – лишь бы вместе с другом!

– Сёма[10], давай после физики свалим с