Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился слегка запыхавшийся Олеа. Он с изумлением перевел взгляд с фортепиано на меня:

– Это ты сейчас играла?

Потом резко развернулся, бросив мне через плечо: «Не уходи!», и исчез. Мне оставалось только надеяться, что я не нарушила какое-нибудь негласное правило.

Через несколько минут он появился в сопровождении всех остальных, так же, как и я, не понимающих, что происходит. Олеа, показав на меня рукой, торжественно объявил:

– У нас теперь есть свой собственный исполнитель. Вира, сыграй, пожалуйста.

На секунду я опешила, потом кивнула. Если среди присутствующих я была единственной, кто умел музицировать, не стоило переживать, что – по словам Неллы – играю я весьма посредственно.

Олеа услужливо пододвинул ко мне стул. Чувствуя любопытные недоверчивые взгляды, я постаралась расслабить кисти и сосредоточиться на клавишах перед собой. И позволила пальцам самим вспомнить любимые мелодии. Пару раз я сбилась – одна из клавиш западала, – но, никем не прерываемая, сыграла подряд четыре произведения.

Когда я доиграла последний аккорд, по гостиной разлилась тишина. Я уже представила всё, что сказала бы мне по поводу подобного выступления Нелла, поэтому была совсем не готова к бурным восторженным аплодисментам. Вэльд даже залихватски свистнул.

С горящими щеками я повернулась к импровизированному залу. Все хлопали. Олеа и Вэльд – с широкими улыбками. Тарина – медленно, с каким-то потрясенным видом, словно еще не совсем отошла от услышанного. Даже Нери хлопала и улыбалась мягкой, непривычной улыбкой.

И Ланда. Словно забыв о своей неприязни, она звонко отбивала ладони друг о друга, а в ее глазах блестели слезы.

С тех пор каждый день после обеда все собирались в музыкальной гостиной, и я играла. Там же нашлись помятые ноты, и потихоньку я разучивала новые мелодии.

Музыка не только приносила мне удовольствие – неожиданно она улучшила наши отношения с Ландой настолько, что однажды та бесцеремонно ворвалась ко мне в комнату и забрала мое мешковатое платье, чтобы ушить.

– Видеть не могу, как оно на тебе болтается – как пальто на венике.

Я отдавала платье с опаской, ожидая подвоха. Но, когда Лан да вернула его, оно село по фигуре, будто сшитое по моим меркам. Девушка довольно кивнула:

– Вот теперь мои глаза не вывалятся, когда будешь играть свою красивую музыку.

Это был самый чудной комплимент, который я слышала в своей жизни, но отчего-то к горлу подступил комок.

…В мою комнату робко постучали.

Очнувшись, я открыла дверь, за которой оказался Олеа. С застенчивой улыбкой он протянул мне густо-фиолетовые цветы медвяницы в простой керамической вазе.

– Давно хотел тебе подарить. За твои выступления. Нам всем очень не хватало подобной красоты. Я благодарен Серре за то, что она привела тебя к нам.

Чувствуя себя польщенной и одновременно сгорая от неловкости, я была готова признаться Олеа, кто я такая на самом деле, но в это мгновение в коридоре показалась Тарина, и я стушевалась.

Увидев нас с Олеа и цветы в моих руках, она на мгновение потерялась, а потом неуверенно улыбнулась:

– Вира, тебя Ланда зовет. – Она тут же скрылась в своей комнате, плотно закрыв дверь, но нужный момент был упущен.

Я перевела взгляд с Ланды на миску, в которой лежала горстка желтоватых гразов, и почувствовала, как сердце падает в пустоту.

– Повезло, что Вэльд камни раздобыл, а то эти прожорливые пискуны нам всю муку попортят. Ладно бы зима была, так ведь нет, всё равно лезут, тварюги.

Ланда суетилась, доставая посуду, чтобы приготовить ужин, и на меня не смотрела.

– На кухне от тебя толку мало, вот лучше и займись камнями-то. В город мы их не возьмем – слишком уж они мелкие, – зато ты со своим слабым даром справишься. И пальцы сбережешь. – Она бросила неодобрительный взгляд на мои руки, все в царапинах, порезах от травы и крапивных ожогах.

До меня неожиданно дошло: Ланда, пряча смущение, хотела оказать мне услугу.

Только вот гразы я пробудить не смогу.

Девушка, чувствуя мою нерешительность, обернулась и сердито нахмурилась:

– Чего не так?

Понимая, что еще немного – и она, обидевшись, разозлится, я взяла миску с камнями, стараясь не дрожать.

– Спасибо, Ланда.

Она хмыкнула и отправилась в кладовку за продуктами.

Мои ноги отказались подниматься по лестнице, и, сдавшись после третьей попытки, я пошла в музыкальную гостиную.

Я так долго скрывала правду о своем даре, и вот теперь она откроется. Через три недели мы вернемся в Зеннон, и наверняка кто-нибудь об этом проболтается. И очень скоро все сопоставят, что изгнанница Вира, лишенная дара, и Вира Линд – это одно лицо. А ведь дядя меня предупреждал.

До сих пор меня спасало то, что разбуженных камней в поместье было немного, а поиском камней для города занимались в основном Олеа и Вэльд да иногда Нери. Щит возводил Олеа, а люминарии в светильниках, слава Серре, зажигались сами. Как-то Тарина спросила меня, почему по ночам у меня горит свет, и я ответила полуправдой: не могу заснуть в темноте. Соллары, которые когда-то использовали для нагревания воды, исчезли – либо забрали хозяева, либо Каратели недосмотрели за торговцами. Поэтому воду приходилось греть вручную – в кухне над очагом, используя для розжига дров игнии. К счастью, моя беспомощность сыграла на руку: никому в здравом уме не пришло бы в голову поручить мне разведение огня.

Но как мне выкрутиться теперь?

Моим единственным шансом было попросить кого-нибудь помочь. Но Тарина с Нери отправились за травами, а Олеа ушел на дежурство.

В окне промелькнула какая-то тень, но, присмотревшись, я ничего не увидела.

Поставив миску с камнями на крышку фортепиано, я бессильно опустилась на стул. Почему-то вдруг вспомнилось, как на свой десятый день рождения – когда стало ясно, что, вопреки всем законам, дар у меня так и не пробудился, – после скромного праздничного обеда я спряталась на террасе и прорыдала остаток дня, как на похоронах. Ну, в общем-то, это и были похороны – моей надежды на нормальную жизнь.

Дверь с тихим скрипом приоткрылась, и в гостиную, насвистывая веселую мелодию, зашел Вэльд.

– Вот ты где прячешься!

Закрыв дверь, он подошел ближе и, взяв стул, сел рядом. Характер у Вэльда был легкий, смешливый, но меня смущали его назойливое любопытство и развязность, с которой он обращался с Ландой, хотя той подобное поведение, видимо, нравилось.

Вэльд кивнул на камни:

– Ну, как идет?

Мне не хотелось признаваться, но