Шрифт:
Закладка:
* * *
– Ещё раз доброе утро, Витя, ― здоровается папа, когда мы усаживаемся напротив. Откладывает столовые приборы, вытирает рот салфеткой и переключает всё своё внимание на гостя. ― Хорошо спалось?
– Не особо, ― усмехается Сорокин, сбрасывая толстовку на спинку стула.
– Что так?
– Да разве в такой компании уснёшь?
Ёлки-палки. Вот обязательно прям сразу в лоб!? Сложно хоть первые пять минут вести себя прилично и обойтись без пошлых подтекстов?!
– И чем я тебе мешала? Я лично спала просто отлично, ― обороняю как бы невзначай, сглаживая обстановку. А то папа напрягается. ― А вот чем ты занимался в это время, понятия не имею.
– Как чем? Окультуривался. Классику читал. Одолжишь "Монте-Кристо" своего на недельку? Меня прям зацепило.
Наколотые на вилку брокколи до рта не добираются. Замирают на середине пути.
ЧИТАЛ?!!?
– Я же просила: не трогать.
– Не просила. Просто отобрала.
– Ну! Разве это не подразумевает, что чужое трогать не стоит?
– Ммм… Вообще-то нет.
Капец…
– Да ладно тебе, Алис, ― дружелюбно отмахивается мама. Одна единственная среди нас всех тянет пальму "расслабленности", потому что даже Витя в режиме повышенной боевой готовности. Как бы не пытался всё скрыть за маской пофигизма. ― Это же просто книга.
– Вот именно. Просто книга, ― охотно поддакивает Сорокин, принимаясь за гуляш. Ухмыляется, но мышцы словно камень, от чего вены яркими линиями выступили на руках. Дико красиво и безумно хочется коснуться… Так, стопушки. Я вообще-то рассержена. Просто, видите ли, книга.
– Витя, что у вас с лицом? ― переключает тему отец. Правильно. Он же всю эту светскую беседу затеял не ради того, чтобы литературу обсуждать. Его цель более чем очевидна.
– Ммм… На кулак случайного прохожего упал.
– И часто вы так "падаете"?
– Бывает периодически. Я неуклюжий.
– А Алисе безопасно находиться рядом с вами?
– Папа, ― предупреждающе торможу.
– Что? Всего лишь уточняю.
– Безопасно, ― заверяет Сорокин.
– Вы так в этом уверены?
– Абсолютно. И можно смело переходить на "ты".
– Это обычная вежливость.
– От этой "обычной вежливости" у меня в лопатках зудит.
– Мыться не пробовал? ― не могу удержаться от подкола. Ну а что? Только ему можно глумиться? Да и вообще, я пытаюсь как-то смягчить накалившийся вокруг нас воздух.
– Пробовал, ― ехидно отзывается Витя. ― Не достаю. Вот если бы нашёлся бы тот, кто потёр спинку.
Очень хочется снова съязвить про Яну, но лучше промолчу. Я и правда слишком часто стала её упоминать, превращаясь в ревнивую истеричку. Да и не место для таких пикировок.
– Витя, вы сами откуда? ― нет. Папа конкретно нацелен на допрос. Как тему не уводи в сторону, всё равно вернёмся к ней. И чует моё сердце, хорошим всё не закончится.
– Отсюда.
– А родители чем занимаются?
Опасно.
– О, они профессиональные дегустаторы.
Очень опасно.
– Дегустаторы чего?
– Всего, что принимает вид жидкой тары и имеет градус.
Очень-очень опасно.
– Они ценители крепкого алкоголя?
– Да какие там ценители. Им похрен, что лакать. Главное залить за воротник до состояния дауна.
Всё. Приплыли.
Мама озадаченно замирает с кружкой кофе. Папа вопросительно изгибает бровь. Я снова мечтаю провалиться сквозь землю. Один Витя и глазом не моргнул, правда вилка в его руке вот-вот согнется пополам от концентрированно направленной силы.
– Хм… Надеюсь, я неправильно вас понял, ― тактично выруливает отец.
– Там сложно не понять.
Да уж.
– А что насчёт вас? Есть планы… на будущее?
– Папа, ― снова пытаюсь подать голос. ― Вот зачем это анкетирование?
– А что такого? Я лишь хочу знать, с кем ты общаешься. Какие у человека цели и перспективы.
– Перспективы? ― кажется, Сорокин уже понял, что пролетает со "знакомством" так же эпично, как фанера над Парижем. ― Перспективы грандиозные. Не спиться вместе с предками. Если получится, и на том рад буду.
– Витя отлично разбирается в математике, ― почти обречённо напоминаю я. Довод хлипкий, но хоть что-то.
– Да сдалась тебе это математика, ― с досадой отмахивается тот. ― Будто она автоматически перекрывает всё остальное дерьмецо. Засекай время: мне вот-вот тонко намекнут, что я не самая удачна для тебя партия и мне стоит сработать на опережение, тактично слившись.
– Раз уж вы сами об этом упомянули… ― начинает было папа, но мама строго одёргивает его за рукав.
– Гриша, не надо. Они молодые, у них всё впереди.
– Всё впереди, это если есть стремление что-то делать.
– Ну вот я и делаю, ― Витя откидывается на спинку стула, отодвигая тарелку. Гуляшу сегодня не судьба быть съеденным. Ещё одна порция на помойку. ― Что могу. Но увы, не всё всегда преподносится на блюдечке с бантиком. И вместо того, чтобы жить ― учишься выживать. Любыми способами.
– В таком случае хочется понять, для чего вам Алиса?
– Папа! ― восклицаю я, слишком эмоционально бросая вилку. Какая к чёрту яичница! Тут и без неё жаренным пахнет.
– Что? Я хочу знать, насколько серьёзны его намерения по отношению к моей дочери. По-моему, это право любого родителя. Ты уже пролила немало слёз из-за одного дурака, думаешь, мы желаем тебе повторения?
– То было совсем другое.
– Откуда такая уверенность? Откуда знаешь, что в этот раз иначе?
Хочется сказать: "просто знаю", но язык не поворачивается. Нет, я точно знаю, что Витя ― не Даня Спиридонов. Сорокин другой. Во всём: в мыслях, поступках, словах, темпераменте.
Но!
Для чего я нужна ему, и сильно ли нужна вообще ― вот этого я действительно не знаю. Мне кажется, он и сам ещё не понял.
– Если мерить всех по одному засранцу, то лучше сразу отправить меня в монастырь. Проще будет.
– Глупости не говори, ― возмущается мама.
– Ну так а чего вы нагнетаете. Мы знакомы пару месяцев. А общаемся и того меньше ― ну какие могут быть намерения?
– Какие-то, ― резонно отзывается папа. ― Раз второй раз за неделю я обнаруживаю в твоей комнате постороннего.
– Напоминаю: оба раза ― моя инициатива, ― напоминая о себе небрежно вскинутыми пальцами, замечает Сорокин. ― Если что.
– Именно. А потому мы автоматически возвращаемся к вопросу выше.
– Папа. Хватит, пожалуйста, ― чувствую, как уже сама начинаю заводиться.
– Ты закончила перебивать или я могу сам ответить? ― с мамонтовским спокойствием осаждает меня Витя.
Класс. Двое против одного? Да и пожалуйста!
– Ой, ради бога! ― милостиво разрешаю, оскорблённо скрещивая руки на груди. ― Слова больше не скажу.
– Сомневаюсь. Тебе только дай возможность за кого-то вступиться, ― Сорокин оборачивается к отцу. ― Мне нравится Алиса. Это всё, что я могу сказать. Остальное покажет время.
Замираю, переставая дышать. Нравится, в
