— Будем просить Иоанна смилостивиться, уменьшить требования, — грустно сказал Феофил, — будем платить по частям, собирать по всей земле. Церковь я думал в нынешнем году новую поставить, придётся отложить, пока не расплатимся. Что же делать? Сами виноваты — воли захотелось! Вот вам и воля!

— Если б нам захотелось! Заставить бы платить тех, кто всё это затеял, Марфу первую!

— Она уж заплатила — не приведи Господь! — такого сына потеряла, — покачал головой Феофил. — Хотя и денег ей придётся выложить немалых — земель у неё много, на всех налог распределим. Да уж, надолго нам запомнится тот поход на волю.

Помолчали. Посмотрели ещё Иоанновы листки. Долго обсуждали, в чём в первую очередь просить уступок у победителя. Жалко было всех владений — древней вотчины новгородской, освоенной или завоёванной ими за многие столетия. Но расставаться с Двиной, с её соляными варницами, с обихоженной землёй, приносившей большой доход, казалось и вообще невозможно. Решили попытаться отбить, отстоять хотя бы это.

Переговоры затянулись аж на три дня. Новгородские послы не требовали, не торговались — они молили, плакали, вставали на колени. Они убеждали Иоанна, что растерзанная, сожжённая, обезлюдевшая после московского похода новгородская земля не в состоянии заплатить такого выкупа.

— Ныне, господин мой, — говорил со слезами на глазах Иоанну измученный владыка Феофил, — сам видишь, какая жара всё лето стоит, все хлеба погорели, неурожай. Если мы с народа, с каждого наличного человека соберём столько денег — нам не на что будет купить хлеб, мы все перемрём с голоду, какая тебе польза с этого будет? Да и гораздо меньшего мы не в состоянии сразу-то дать. А города наши и сёла сожжённые восстанавливать кто будет? Что возьмёшь с погорельца, с нагого человека-то?

Смилостивился Иоанн, снизил откуп со ста пудов серебра до восьмидесяти, позволил не сразу деньги отдать, а по частям, по мере их накопления. Установили точные сроки. Так в договоре и записали: «За новгородский проступок выплатить пятнадцать с половиной тысяч рублей деньгами по счёту или серебром в отвес, а дать нам то серебро, своим господам великим князьям на Рождество Святой Богородицы две с половиной тысячи рублей, а на Крещение Господне — три тысячи рублей, а на Велик день — пять тысяч рублей, а на Успение в тот же год — пять тысяч рублей. Дать на то серебро в указанные сроки по крестному целованию». Договор подписали 9 августа.

Во всех грамотах великий князь рядом со своим именем писал и имя своего подрастающего сына Ивана. Он уже несколько лет назад провозгласил его своим наследником, преемником и соправителем и теперь стремился к тому, чтобы народ привык видеть юношу своим будущим государем во избежание всевозможных смут и заговоров со стороны братьев. Трагедия отца стала для Иоанна Васильевича хорошим уроком.

Ещё новгородские посланники, опять же со слезами и молениями, с трудом отбили у Иоанна Торжок и Двину. И тут решил победитель быть умеренным и милосердным в глазах народов. Он всегда помнил, что весь порядок государственный держится на старине и традициях, на законах. Резкая их перемена рождает смуту в умах народных, а тут уж добра не жди. Нарушая закон всенародно, государь как бы благословляет и народ на то же.

Кланялись и слёзно благодарили новгородцы Иоанна за его уступку, хотя прекрасно понимали: условия он им поставил неимоверно тяжёлые, но мир и спокойствие Новгорода сейчас были важнее всего. К тому же они имели перед глазами образец того, что могло произойти и с Новгородом: после осады и захвата Русы от неё остался лишь прах и пепел — чисто Батыево нашествие!

В общем, шаг за шагом, слово за словом подписали все нужные грамоты. Последнюю — 11 августа. А уже 13 августа Иоанн, не приближаясь даже к Новгороду, со всем своим воинством выступил в обратный путь — домой. Среди причин его спешки было желание поскорее увидеть Феодосию. Перед отъездом великий князь устроил пир знатный, на котором угостил Феофила и других послов, проводил их, а следом послал своего доверенного боярина Фёдора Давыдовича Палицкого — взять присягу с новгородцев на их вече. Довольный и договором и откупом, Иоанн не стал затевать расследование в Новгороде против изменников, требовать их наказания. Он не хотел терять время. К тому же пленных и без того хватало — все тюрьмы в Москве, Коломне, Муроме и других крепостях были заполнены новгородцами. Наказание клятвопреступники и без того понесли заслуженное — по их вине. Его же великокняжеское войско имело потери минимальные, несоизмеримые с уроном противника. Конечно, знал он всё и про Марфу Борецкую, и про её сторонников, — наместники его и послы докладывали об их происках подробно. Да уж какое может быть большее наказание для матери, чем потеря любимого сына! По его мнению, это был урок достаточный.

В самый последний день лета, 31 августа, с радостью и ликованием, как истинного победителя, встретил народ во главе с митрополитом своего государя аж за двадцать вёрст от Москвы.

Глава VIII

БРАТЬЯ

Торжество победы Иоанну омрачило лишь поведение его родных братьев, бывших вместе с ним в походе.

Всего их, братьев, было у великого князя четверо. Следующим за ним по старшинству шёл его погодок Юрий Васильевич, или, по-иному, Георгий, удельный князь Дмитровский — по главному наследственному владению, полученному от отца. Юрий походил внешне на старшего брата, был, однако, мягче, добрее, великодушнее. Мало того, Иоанн и вообще считал его бесхозяйственным. Ему постоянно не хватало средств, хотя по количеству владений и доходов Юрий, пожалуй, уступал лишь самому великому князю. Он получил от отца, кроме старинного и обильного Дмитрова, ещё и треть Москвы, которую должен был делить, то есть взимать доходы, по очереди со следующим братом Андреем Горяем. Плюс к этому отец оставил ему в удел ещё несколько больших городов: Можайск, Серпухов, Медынь, Хотунь, Юлку, Серебож, Бускутово, Рождественое. Но и это не всё.

Юрий был любимцем своей богатой бабки-литовки Софьи Витовтовны, имевшей страсть к приобретению земель и владений и успевшей прикупить при своей жизни чуть не полсотни сёл в самых разных волостях и уделах. Имея право распоряжаться своей куплей по собственной воле, великая княгиня Софья Витовтовна почти все сёла передала в завещании своему любимцу. И вот, имея этакие богатства, Юрий