Шрифт:
Закладка:
— Да разве вы религиозны, что так хлопочете о маце? — спрашивали Трумпельдора наши доморощенные "философы".
— Чудаки, — отвечал им покойный, — Пасха у евреев — не религиозный праздник, а символ освобождения от рабства, а маца — это народный обряд, который следует чтить, если живешь среди народа.
VI. "Жид — безрукий учитель". Борьба. Школа или Mazeiwa?
Десять тысяч пленных разных классов и рангов, десять тысяч здоровых молодых людей, копошившихся целый день, как в муравейнике, трудившихся кто над чем. Среди всей этой многоголовой и пестрой массы единственной фигурой, рельефно выделявшейся над общим уровнем, была фигура Иосифа Трумпельдора. Он трудился день и ночь: преподавал в школе, издавал еврейскую газету и писал статьи для общей газеты, которая, при его содействии, стала издаваться в лагере под названием "Друг"; посещал ежедневно "чаепития", устраивал лекции, беседы, собрания, и при всем этом сам успевал еще изучать японский язык. Скоро он научился разговорной японской речи. Это и помогло ему найти среди японских солдат, охранявших нас, японца-еврея. И узнал он у этого японца-"иудея", что в Японии имеются еще евреи, что и они молятся в талес56 и тефилин,57 что их синагога непохожа на японский храм с идолами, у них идолов нет; в какой-то праздник они в течение 8 дней едят мацу; в Иокагамском округе живет их около 600 семейств такой веры. Трумпельдор собирался даже съездить туда, в эту "иудейскую" деревню, с целью изучить детально, что это за секта, но японские власти не разрешали пленным солдатам разъезжать по стране.
На редкость симпатичный и мягкий в личной жизни, ценный товарищ, он в общественной работе был человеком с твердым и властным характером, с огромной самоуверенностью и с деспотическими замашками. Был, однако, один случай, когда, вопреки своей самоуверенности и при всей своей неспособности терпеть критику и противоречие, Трумпельдор все же уступил убеждениям своих друзей.
Его друзья видели ясно, что его план организовать всю десятитысячную массу пленных, всю "кобылку", как прозвали русских военнопленных, есть мертворожденное детище, которое может стать опасным и обрушиться на породившего его. Все знали, что о Трумпельдоре уже плетется среди русских пленных ужасная легенда. Все знали об этом, только он один не знал и не хотел этого слышать. А план его состоял в том, чтобы созвать "сейм" всех военнопленных не только нашего двора, но и других близлежащих к Хамадере дворов.
Схема была следующая: каждые сто пленных выбирают по одному представителю; эти делегаты выбирают из своей среды временный исполнительный комитет, который должен в самое короткое время выработать "конституцию" и созвать "сейм", который будет высшим органом самоуправления военнопленных. План не был осуществим ни с практической, ни с политической точки зрения. Политически это дело зависело от японских военных властей, а практически — от "кобылки". А "кобылка" и так уже бунтовала против "безрукого учителя". Параллельно с партией революционной организовалась среди них "черная сотня",58 которая делала свое темное дело. Революционеры из Женевы и из среды пленных распространяли у нас нелегальную литературу, а "черная сотня" сочиняла легенды про "жида — безрукого учителя". Это он, мол, выпускает манифесты о русской свободе, а царь-батюшка никакой свободы не давал и даже не думал давать. Это жиды мутят нашу Русь святую и там, на родине, и здесь. Пленные жиды хотят, чтобы мы стали "смутьянами"; их зло берет, что нам, православным порт-артурцам, батюшка наш царь пообещал по 100 десятин земли и по 1000 рублей чистоганом, а им, жидам, ничего. Такие и подобные легенды распространялись кем-то среди военнопленных. И под влиянием этого Трумпельдор вынужден был уступить нашим настояниям, и отказался от своего плана — создать организацию всех пленных; отныне он продолжал свою работу только среди евреев.
Вскоре после этого Трумпельдором овладело новое увлечение, новый план. Теперь этот план кажется наивным, но тогда он, и не только он один, верил, что его шаг возымеет действие на царя и его министров.
Еще задолго до дней российской свободы 1905 года стали доходить к нам сведения, что нам, евреям-артурцам, или вообще евреям-военнослужащим действующей армии, дарованы права "николаевских солдат", то есть, повсеместное правожительство.59 Трумпельдор нахмурился: "И только? Стоило воевать... Нет, этого не будет!" И вот он выпускает воззвание ко всем евреям-пленным, в котором в категорической форме предлагает заявить царю, что если он не даст всем евреям России прав гражданства, то и не надо нам подачки в виде "правожительства", не ради этого воевали мы и проливали кровь за Россию.
Это воззвание вызвало целую бурю. Пленные евреи разделились на согласных подписать такое заявление царю и не согласных. Это было, однако, не чисто теоретическое различие во мнениях. Несогласные боялись, что если будет подано такое заявление Николаю II, даже без их подписей, тогда и им, несогласным, не сдобровать.
И началась баталия. Трумпельдору приходилось выдерживать форменные атаки. Несогласные действовали вовсю. Они требовали от него, чтобы он порвал заявление и перестал даже думать об этом, так как эта затея только повредит пленным. Но Трумпельдор твердо стоял на своем. Он все время твердил одно: "Мы обязаны так поступить, это наш долг; довольно быть рабами, пора показать "им", что мы не нуждаемся в обглоданных костях..." Но и несогласные не уступали. Каждый день происходили собрания, митинги, предложение следовало за предложением, но Трумпельдор стоял на своем. И он победил. Решено было, что подписывают заявление те, кто желает. Таких желающих набралось 130 человек. Эти 130 человек, подписавшихся под заявлением, дали Трумпельдору полномочие действовать в Петербурге по своему усмотрению. А его усмотрение потом, когда он всё это на свободе обдумал еще раз и еще раз, было: предать всю эту затею забвению, так как она не реальна, не имеет под собою почвы, да и не нужна. Новая, свободная, демократическая Россия даст всем национальностям, населяющим ее огромную
