Шрифт:
Закладка:
Приведем из дневника Гордона записи за конец ноября, в которых прямо о Петре не говорится, но где его присутствие может с достаточным основанием подразумеваться. 24 ноября Гордон был в городе и получил приказание на следующий день с рассветом находиться на Потешном дворе. 25 ноября очень рано он отправился с конницей на Потешный двор, оттуда — к Родиону Мейеру, от него — к г. Гоутману, где веселились до полуночи. 26-го компания была опять у Гоутмана до поздней ночи, равно как и следующие дни, 27 и 28 ноября. 28 ноября Гордон от Гоутмана «проводил the G. верхом до города и поздно вернулся домой». Под этим обозначением the G., подобно тому как и под обозначением the Gr., можно подразумевать Петра[177]. 30 ноября вечером Петр был у Гордона.
1 декабря Гордон праздновал обручение своей племянницы с полковником Левенфельдтом, и на этом его семейном торжестве присутствовал царь. Между тем после поездки Петра в Переславль идет ряд распоряжений о заготовке в этом городе разных припасов, необходимых для продовольствия большого количества народа и для судостроения. Так, 1 декабря велено было из дворцовых переславских, ростовских, ярославских и костромских сел перевезти в Переславль хлебных всяких запасов 1722 чети, причем для приема и хранения этих запасов переславский посад должен был выбрать двух целовальников. Велено было также купить и подвезти зимним путем 500 сажен дров, 300 пудов меду, а для пивного варения два котла железных мерою по 20 ушатов каждый. Из приказа Большого дворца выдавались в течение декабря 1691 г. крупные суммы на покупку хлебных запасов и конских кормов, а также материалов на продолжение дворового строения и к строению пяти судов: бревен, досок, брусов и т. д.[178]
8 декабря вечером Петр заходил запросто к Гордону. 9-го он вновь выехал из Москвы. На этот раз путешествие продолжалось дольше. По-видимому, в этот именно раз Петр совершил поездку на Кубенское озеро, о которой он упоминает в предисловии к Морскому регламенту, но о которой ни в каких других документах известий пока не найдено. Предположение это можно основывать на письме датского комиссара Бутенанта фон Розенбуша от 12 декабря 1691 г., в котором он сообщает, что государь уехал за 500 верст для осмотра своих владений и что в этом путешествии его сопровождает Лефорт[179]. 15 декабря выехал к Троице навстречу царю Гордон и прождал его там целый день 16-го. 17-го Петр на рассвете приехал в Троицкий монастырь, пообедал у келаря и продолжал путь к Москве.
22-го он навещал больного зятя Гордона полковника Страсбурга. 24 декабря оба государя слушали обедню в своих дворцовых церквах, а к действу многолетия выходили в Успенский собор. 25-го, в день Рождества Христова, у литургии государи были в дворцовых церквах, а после литургии во втором часу дня, по нашему счету в одиннадцатом часу утра, во дворце в Переднюю являлся «славить Христа» патриарх со всем Освященным собором. Вечером этого дня Петр был у Гордона. 30-го и 31-го он опять навещал зятя Гордона. 31-го вечером был у полковника Ригемана[180].
Итак, проследив день за днем, насколько это возможно сделать по сохранившимся документам, жизнь Петра за 1690 и 1691 гг., надо сказать, что она проходит в тяжелых и стеснительных рамках обычного дворцового обихода. Несомненно, под влиянием матери Петр соблюдает весь его круг лишь с незначительными уклонениями, хотя даже и по официальным записям (за 1691 г.) можно иногда заметить, как он опаздывает к началу того или другого придворного торжества или уезжает до его окончания, видимо, тяготясь им и спеша к интересующим его занятиям. Но его живая и оригинальная природа все же не позволяла ему быть таким послушным рабом установившегося обихода, каким был царь Иван Алексеевич; его сильная и властная воля сказывается в тех нововведениях, которые ему удается осуществить в том, в чем какие-либо нововведения сделать всего труднее, в том, что менее всего склонно поддаваться каким-либо переменам, — в прочно сложившемся вековом придворном ритуале. А между тем по инициативе 17–18-летнего юноши-царя в ритуал входят совсем новые порядки: заводится обычай пушечной и ружейной пальбы по торжественным дням, устраиваются фейерверки, на которые собирается весь двор и не только семья самого Петра, но и семья царя Ивана Алексеевича; самое место празднования переносится иногда в Преображенское, устраиваются небывалые царские выезды «водяным путем». Царь на церковных торжествах появляется еще в старинном русском платье: в царском облачении или в разного цвета русских кафтанах. Но вне этих торжеств он носит немецкое платье, все более к нему привыкает, и о шитье ему немецких холодных и теплых кафтанов и «немецкого зипуна» свидетельствуют записи приказа Мастерской палаты за 1691 г.[181] Какие предметы интересуют царя, видно из заказа, сделанного им осенью 1691 г. за границей. Через Архангельск выписаны были для него «4 шняка (баркаса), 24 барабана да мафематийские орудия, два глобоза, органы большие, 30 пар пистолей и карабинов нового дела, 110 аршин полотна парусного»[182]. В письмах Петр подписывается по-латыни — Petrus. Можно заметить также, что круг знакомства его с иноземцами Немецкой слободы расширяется и дружба с ними крепнет. В 1690 г. с весны Петр посещает Гордона и с осени того же года Лефорта. В 1691 г. он, кроме этих двух ближайших друзей, бывает еще у Избрандта, Монса, Менезия, Книппера, ван Келлера, Тауберта и др. Дружба к двум главным приятелям подкрепляется и вещественными доказательствами. Так, Гордону 6 марта было объявлено царем пожалование в 1000 рублей да зятю его в 500. Побывав у Гордона 23 мая, Петр подарил ему участок земли на реке Яузе. 23 декабря 1691 г. «дано из Мастерской палаты генералу иноземцу Францу Яковлеву сыну Ла-форту денег 200 рублев»[183]. Это — первая в ряду нескольких подобных записей.
Дружба
