ни Сталин, ни кто-либо другой из советских руководителей его никогда не рассматривали. Они не собирались идти в кабалу к «империалистам», а наоборот, рассчитывали рано или поздно победить «империалистов» и включить в «социалистический лагерь» как можно больше стран.

Война началась совсем не так, как ожидал Сталин. И после 22 июня 1941 года он целых 11 дней ничего не говорил народу. Вероятно, в первые два-три дня еще надеялся, что удастся реализовать превосходство Красной Армии в танках и самолетах и перенести боевые действия на неприятельскую территорию. Когда же стало ясно, что Западный фронт вообще разгромлен, а на других направлениях германские танковые клинья рассекают советскую оборону, Сталин, наконец, осознал, что на быструю победу над Гитлером, да еще без помощи союзников, рассчитывать не приходится. И только 3 июля 1941 года советский вождь поведал народу: «Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма (ни о какой реставрации монархии в России Гитлер никогда не думал, Сталин сказал о царизме просто для красного словца в расчете убедить крестьян, что захватчики могут отнять у них землю. – Б. C.), разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов. Дело идет, таким образом, о жизни и смерти советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том – быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение»[84].

19 июля 1941 года Сталин стал наркомом обороны (до этого номинально войной руководил прежний нарком С. К. Тимошенко), а 8 августа – Верховным Главнокомандующим, возглавив Ставку Верховного Главнокомандования. То, что эти очевидные мероприятия были проведены с таким опозданием, свидетельствует, что Сталин был очень растерян в первые недели войны, не знал, что именно следует предпринять, и не спешил брать на себя ответственность за поражения Красной Армии.

Война потребовала отказаться от интернационалистских лозунгов в пользу патриотических. Немецкие пролетарии совсем не собирались переходить на сторону Красной Армии и превращать захватническую войну в гражданскую. А до мировой революции было так же далеко, как до звезд. Уже в докладе 6 ноября 1941 года, перед знаменитым парадом на Красной площади в осажденной Москве, Сталин сделал упор не на интернационализм и братство «советских народов», а на ведущую роль русского народа в противостоянии немцам. Имея в виду Гитлера и нацистов, он заявил: «И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!..»[85] А на параде 7 ноября, обращаясь к красноармейцам, перечислил только русских полководцев и государственных деятелей: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»[86]

Великая Отечественная война побудила Сталина проводить более терпимую политику по отношению к Русской православной церкви. 4 сентября 1943 года Сталин принял в Кремле трех высших иерархов Русской православной церкви – местоблюстителя патриаршего престола митрополита Московского и Крутицкого Сергия, митрополита Ленинградского Алексия и экзарха Украины митрополита Киевского и Львовского Николая. На этой встрече Сталин санкционировал созыв Архиерейского собора для избрания патриарха. Тогда же было определено основное направление развития РПЦ на шесть последующих десятилетий.

Русская православная церковь и другие религиозные объединения подвергались при Советской власти постоянным гонениям. Практически все церковные иерархи были либо расстреляны, либо брошены в тюрьмы и лагеря. Организационные структуры христианских церквей, исламских, буддийских, иудаистских и иных религиозных обществ на территории СССР были почти полностью уничтожены. Было закрыто подавляющее большинство церквей, мечетей, буддийских храмов, синагог и других молитвенных учреждений. Сам Сталин еще в 1927 году, беседуя с делегацией американских рабочих, так сформулировал отношение компартии к религии: «Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков, потому что это есть одно из верных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам»[87].

Однако влияние религии среди массы населения сохранялось. Согласно данным переписи населения 1937 года, единственной из советских переписей, содержавшей такого рода вопрос, 57 процентов граждан старше 16 лет причислили себя к той или иной религиозной конфессии. Особенно сильны были религиозные настроения в исламских районах – в Средней Азии, Казахстане, на Кавказе, в Крыму и в Татарстане, а также в Европейской части России – оплоте православия. Даже среди молодых людей в возрасте от 20 до 30 лет, являвшихся объектом воздействия массированной атеистической пропаганды практически всю сознательную жизнь, верующих оказалось более 44 процентов. Это стало одной из причин того, что перепись 1937 года была признана дефектной, а ее организаторы репрессированы. А на священнослужителей обрушились массовые репрессии 1937–1938 годов. По одним данным, была арестована почти 51 тысяча активных верующих. Большинство из них было казнено. По другим данным, было репрессировано около 200 тыс. религиозных деятелей, из которых почти половина была расстреляна.

Сознание того, что религия является гонимой, порой даже укрепляла чувства верующих. Теперь Сталин решил несколько отступить от прежней жесткой и бескомпромиссной позиции и ослабить ограничения на деятельность РПЦ и других религиозных объединений. Тут сыграли свою роль и политика объединения всех тех, кто готов был бороться против германского нашествия, и необходимость предстать перед западными союзниками в роли правителя, относительно терпимого к религии.

Перед тем, как встретиться с иерархами, Сталин вызвал к себе на ближнюю дачу будущего генерал-майора (тогда – полковника) госбезопасности Георгия Карпова, курировавшего православную церковь, и в присутствии Маленкова и Берии начал расспрашивать о досье на трех митрополитов, а затем поинтересовался, как происходило избрание патриарха Тихона в 1918 году.

Вероятно, пойти на восстановление патриаршества и дать послабление русской православной церкви вождя убедил Берия, в годы войны ставший заместителем председателя ГКО. Еще в конце 1920-х годов, в бытность главой чекистов Грузии, Лаврентий Павлович полностью подчинил своему влиянию Грузинскую православную церковь. Своим опытом он поделился еще в 1929 году в специальной записке: «Длительной нашей работой нам удалось создать оппозицию католикосу Амвросию и тогдашней руководящей группе грузинской церкви, и… в 1927