войне стареющего Сталина, приближавшегося к своему 70-летию, все больше стал занимать вопрос, кто унаследует его власть. Он помнил, какая драка развернулась у постели умирающего Ленина и в первые годы после его смерти. То, что партию и страну возглавит Сталин, при жизни Ленина мало кто ожидал. В идеале, чтобы избежать новых схваток за власть, опасных для стабильности режима, надо было бы официально назначить преемника при жизни. Но тут тоже была опасность. А ну как преемник окажется нетерпеливым и захочет ускорить собственное царствование, приблизив кончину «вождя всех народов». И, кроме того, где гарантия, что преемник будет твердо проводить сталинскую линию и сохранит империю, а не превратится в оппортуниста. К тому же наследник должен был быть сравнительно молодым, чтобы процарствовать достаточно долго и успеть внести свою лепту в историю построения социализма и коммунизма, а затем, в свою очередь, обеспечить преемственность курса.

Долгий и драматичный процесс выбора преемника начался осенью 1945 года. В октябре Сталин неожиданно ушел в длительный отпуск – вплоть до середины декабря, мотивируя это тем, что совсем не отдыхал в военные годы. Вероятно, на Иосифа Виссарионовича большое впечатление произвел фильм Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», где болезнь царя служит для выявления подлинного лица «реакционного боярства». Сталину интересно было узнать, кого именно прочат ему в преемники на Западе и кого из возможных кандидатов считают для себя наиболее опасным.

Действительно, после того, как Сталин надолго пропал из Москвы, в мировой прессе стали циркулировать слухи о его болезни и даже смерти и стал серьезно обсуждаться вопрос о возможных преемниках. На хозяйстве в Политбюро Иосиф Виссарионович оставил четверку из Молотова, Маленкова, Берии и Микояна. Именно в таком порядке убывал их рейтинг. Молотов был старшим, далее следовал заместитель Сталина Маленков, затем – Берия, еще остававшийся наркомом внутренних дел и уже возглавивший атомный проект, а замыкал список Микоян, нарком внешней торговли, курировавший гражданские отрасли народного хозяйства. Когда Сталин обращался не к Молотову, а к остальным членам правящей четверки, то на первом месте в шифрограммах ставил Маленкова, за ним Берию, а в конце – Микояна. В это же время происходили вооруженные выступления в иранском Азербайджане. Телеграммы о ситуации глава Компартии Азербайджана Багиров и командующий Закавказским военным округом генерал Масленников адресовали Молотову, Маленкову и Берии, Микоян же в число адресатов вообще не входил.

Сталину в Сочи регулярно доставляли подготовленные Секретным отделом ТАСС под грифом «совершенно секретно» сводки иностранной прессы, посвященные слухам о возможной болезни советского лидера и его предполагаемых преемниках. Так, 9 октября, по информации из Рима, «ряд итальянских газет опубликовал под кричащими заголовками сообщения о «тяжелой болезни» генералиссимуса Сталина… «Сталин тяжело болен»… «Сталину осталось несколько месяцев жизни»… Иосиф Виссарионович собирался жить долго и с интересом читал сообщение лондонского корреспондента французской «Пари пресс» от 10 октября: «Известие об отъезде маршала Сталина из Москвы на отдых истолковывается здесь как подтверждение слухов о его болезни. В Потсдаме прошел слух, что он болен грудной жабой и предполагает отправиться на Кавказ. Вопрос о его преемнике выдвигает важную проблему… Не указывается, кто будет исполнять его обязанности во время отпуска. Но еще во время Лондонской конференции утверждали, что Молотов, Жданов и Берия обнаруживают больше прямолинейности, чем Сталин…»

Американская «Чикаго трибюн» 11 октября, со ссылкой на дипломатические круги в Лондоне, утверждала, что «в Москве происходит ожесточенная закулисная борьба за власть между маршалом Жуковым и министром иностранных дел Молотовым, которые пытаются занять диктаторское место Сталина… Московское радио объявило, что Сталин выехал из Кремля для «короткого отпуска». Это первый отпуск Сталина со времени начала войны с Германией и первый отпуск, который он когда-либо брал». В действительности Сталин отдыхал достаточно часто, и это не было большим секретом в советских партийных и правительственных кругах. Но впервые об отпуске Сталина публично объявило советское радио. Данное обстоятельство и породило переполох на Западе. Несомненно, такое объявление могло быть сделано только по распоряжению самого Сталина. Значит, Сталин этот переполох прогнозировал и рассчитывал использовать его в своих интересах. Очевидно, к тому времени он уже подозревал Молотова в излишней уступчивости западным союзникам, даже в готовности угодить им, и, чтобы проверить свои подозрения, хотел оставить на пару месяцев Молотова как бы во главе государства (хотя важнейшие вопросы и в этот период без Сталина не решались). Это была хорошая возможность проверить, годится ли Вячеслав Михайлович на роль преемника. А заодно и спровоцировать его на действия в продолжение «либеральной» линии в отношении Запада и получить на своего заместителя по Совнаркому предметный компромат.

Между тем корреспондент «Чикаго трибюн» отмечал, что «дипломатические представители, которые присутствовали на Потсдамской конференции, сообщают, что Сталин очень болен… Этим летом в Париже появились сообщения о том, что Сталин по болезни сердца может оставить свой пост. Как сообщают, честолюбивые замыслы Жукова стать диктатором имеют за собой поддержку армии, в то время как за Молотовым стоит коммунистическая партия. Шестидесятишестилетний возраст Сталина… является одним из факторов для теперешних маневров его преемников».

А в мексиканской газете «Эксельсинор» в связи со слухами о болезни кремлевского вождя 4 октября появилась статья «Если бы Сталин был Трумэном, он покончил бы с коммунистами». Под таким заголовком было помещено сообщение о пресс-конференции американского адмирала Уильяма Стэнли, бывшего посла в Москве. Он утверждал, что однажды дал понять Сталину: «Коммунистические агитаторы в Соединенных Штатах несут большую ответственность за плохое отношение американцев к России». «Адмирал Стэнли сказал далее, – писала «Эксельсинор», – что Сталин спросил его: «Эти агитаторы являются гражданами Соединенных Штатов?» Я ответил ему, что да. «Разве у вас нет полицейских частей в Соединенных Штатах?» – продолжал спрашивать меня маршал Сталин. Я ответил ему, что есть. «И полиция носит огнестрельное оружие?» – спросил Сталин. Я еще раз ответил ему утвердительно. «В таком случае, – сказал Сталин, – почему же вы не убьете своих революционеров? Это то, что сделал я»». Согласимся, что это был достаточно экстравагантный способ добиться благосклонности с американской стороны. Но, скорее всего, Иосифу Виссарионовичу на старости лет пришла фантазия похвастаться собственными достижениями в наведении порядка внутри страны. Пожалуй, ему было важнее не столько чтобы западные партнеры его любили (в любовь он не верил), сколько чтобы они его боялись. А как раз на нагнетание страха работали и откровения насчет коллективизации перед Черчиллем, и рассуждения о необходимости полицейского террора перед Стэнли.

Тем временем 12 октября ТАСС принес новые слухи. В Стокгольме подозревали, что у Сталина болезнь печени, а в Анкаре появилось сообщение, что он «якобы