Шрифт:
Закладка:
Таким, по-видимому, представляется Иуда в истории предания. И если бы мы не имели о предателе никаких других сведений, мы должны были бы отнести его к числу тех тупых и бессердечных натур, из которых образуются отъявленные негодяи всех родов, тех нравственных чудищ, в которых человеческие чувства не способны возбуждаться ни слезами, ни кровью гибнущих под их руками жертв. К радости, мы не можем этого сделать частью уже ввиду прежней жизни предателя. Припомним, что он был избран в число приближеннейших и довереннейших учеников Господа, следовательно, он обладал в себе задатками истинного апостола; в продолжение трех лет он самоотверженно следовал за Христом по городам и весям, не имея где главы преклонить; наряду с другими апостолами был проповедником Евангелия, верил в мессианское достоинство Иисуса, знал Его за великого чудотворца и пророка и, без сомнения, питал к Нему далеко не заурядную любовь и преданность, иначе он не был бы отличен Господом от массы Его последователей. Мы решительно отказываемся признать, чтобы человек, которому предназначалось служение апостольское, мог быть таким закоренелым извергом и бездушным злодеем, каким, по-видимому, является Иуда в истории предания Господа. Но еще сильнее в пользу предателя говорит его последующая судьба – его раскаяние и смерть. Несмотря на все видимое спокойствие, обдуманность и последовательность поведения Иуды во время предания, в нем, однако же, наступает невероятно быстрая и чрезвычайно сильная реакция. Около полуночи Иуда с видимым спокойствием и наглою дерзостью отдает некогда любимому Учителю предательский поцелуй, а в половине следующего дня предатель уже испытывает все ужасы безнадежного раскаяния и полного отчаяния. Примечательны здесь именно та быстрота и сила, с какими одно настроение сменяется в душе Иуды другим, совершенно противоположным. Этот холодный на вид, бессердечный и систематический злодей теперь совсем теряет голову: сознание гнусности своего поступка, мысль о невинно преданной крови некогда любимого Учителя, чувство неправоты своего дела теперь с такою силою гнетут дух предателя, что доводят его до самоубийства. Это смелое появление перед синедристами с целью возвратить им жалкие гроши, это открытое и безусловное признание невинности Иисуса, эти полные глубокого трагизма слова: «согреших, предав кровь невинную» – все дает нам видеть, что мы имеем дело не с одною из тех тупых нравственных организаций, коими обладают закаленные во зле изверги, способные к систематическому и хладнокровному исполнению жестоких злодейств. Напротив, поведение Иуды после предания открывает, что совершенное им злодейство не вытекало, так сказать, органически из самого существа его духовно-нравственной природы, но скорее было делом ложного увлечения и временного заблуждения, за которые Искариот должен был поплатиться собственною головою.
Итак, если спокойствие, обдуманность и последовательность поведения Иуды во время предания не дают нам права видеть в предателе опытного и бессердечного злодея, то можно объяснить это поведение совершенно иным предположением. Психологи, художники, поэты и другие аналитики человеческого духа уже давно подметили тот факт, что в самые серьезные и критические минуты жизни, когда душевное и нервное напряжение человека достигает наисильнейшей степени, некоторые особы обнаруживают удивительное спокойствие и чрезвычайную последовательность в действиях: биографии великих полководцев, смелых путешественников, ловких бандитов наполнены примерами подобного рода. Такой видимый контраст между внешним поведением и внутренним состоянием, т. е. спокойная последовательность во внешних действиях при чрезмерном внутреннем возбуждении, объясняется односторонним направлением психической жизни человека в подобные минуты: одна мысль, одно какое-либо чувство в такие минуты развиваются до колоссальных размеров, теснят из сознания все другие мысли и чувства и овладевают всем существом человека. Тогда человек мыслит необычайно быстро и ясно, действует решительно и смело, как бы по вдохновению, известная мысль или чувство, подобно гению, руководит тогда действиями человека, которые хотя иногда и представляются несколько автоматичными, но всегда отличаются необыкновенною логичностью в известном (одностороннем) направлении. На языке психологии такое состояние называется идеей фикс, на языке физиологии – нервозностью; к такому состоянию бывают более склонны особы с болезненно-раздражительным темпераментом и взвинченною нервною системой.
Что Искариот обладал нервно-раздражительным темпераментом, что он принадлежал к числу людей, способных быстро и сильно аффектироваться до болезненного состояния идеи фикс, – некоторый, хотя, правда, и не вполне ясный, намек на это находим в одном очень древнем апокрифическом «Евангелии детства Иисуса». В том месте, так рассказывает апокриф, где жила Богоматерь с младенцем Иисусом, находилась одна женщина, у которой сын был подвержен припадкам беснования. Припадки состояли в том, что дитя бросалось на всех, кто приближался к нему, и кусало их зубами; когда же никого вблизи не было, бесноватый грыз собственные руки и другие члены. Услыхав о чудотворной силе Иисуса, мать несчастного дитяти однажды отправилась с ним к Богоматери Марии в надежде исцелить бесноватого. В это время братья Господа – Иаков и Иосия – увели из дома божественного младенца для того, чтобы Он играл с другими детьми: выйдя из дома, она села и с ними Господь Иисус. Подходит и бесноватый мальчик и садится по правую сторону Иисуса; подвергшись обычному припадку, бесноватый пытался было укусить божественного младенца, но не мог; впрочем, он ударил Иисуса в правый бок так сильно, что младенец начал плакать. Но в это время сатана оставил бесноватого, выбежав из него в виде бешеной собаки. «Мальчик же этот, – так заканчивается рассказ, – который ударил Иисуса и из которого бес выбежал в виде бешеной собаки, был Иуда Искариот, который предал Его иудеям; и в тот самый бок, в который Иуда ударил Его, иудеи вонзили копье». Если снять с этого рассказа очевидную мифическую оболочку, то мы найдем в
