– Это кровь? – спрашиваю я, судорожно сглотнув.

– Кровь дракона. Редкая вещь. Сильная вещь. – Желчь поднимается по моему горлу.

Гейдж шумно втягивает воздух.

– Она действительно дорого мне обойдется.

Глаза Боуэна метнулись к нему, когда содержимое бутылки опустело.

– Я предупреждал. Нет ничего, что нельзя купить. – Он зажигает свечу и отходит от чаши, выжидающе посмотрев на меня. – Кровь – это проводник.

Прежде чем я понимаю, что он от меня чего-то ждет, проходит какое-то мгновение.

– В чем дело? – Мой голос дрожит, как и все мое тело.

– Ты должна опустить руки в чашу, – сообщает Гейдж, и его тихий голос полон сожаления.

– Что? – почти выкрикиваю я.

Боуэн хмыкает.

– Твои руки должны быть в чаше, глупая девчонка. Кровь – это проводник. – Его голос приобретает грубый акцент, которого я раньше не замечала.

– Что за варварство.

– Ага. Такова гномья магия. Если из-за тебя я потрачу кровь дракона впустую, на мою помощь можете больше не рассчитывать.

Гейдж опускает руку на мою поясницу. От неожиданности я подпрыгиваю, и он отстраняется, оставаясь рядом и продолжая говорить со мной тихим, успокаивающим тоном:

– Если тебе станет легче, дракон погиб не ради тебя. Он был мертв по крайней мере… Сколько, Боуэн? Четыре столетия? Пять?

Гном нюхает бутылку.

– Четыре, я бы сказал.

– Это совсем не утешает. – Но спираль вины потихоньку разворачивается внутри.

Гейдж вздыхает, словно готовясь к чему-то неприятному.

– Хочешь ты этого или нет, но сделать это все равно придется. – Он оглядывает меня с ног до головы. – Или нет. И ты никогда больше не покинешь этот дом. Не говоря уже о том, чтобы выжить во время испытаний.

Я отступаю.

– Выжить?

Он качает головой из стороны в сторону и изучает меня.

– А на что, ты думала, делают ставки?

– Мне едва исполнилось восемнадцать. Самое большое испытание, о котором мне приходилось беспокоиться, – это SAT![1]

Лицо Гейджа напрягается, но я успеваю заметить промелькнувшее сожаление.

Из горла Боуэна издается звук недовольства.

– Пора уже забыть про свою смертную жизнь.

Я вновь бросаю взгляд на Гейджа. Меня беспокоит то, как он посмотрел на меня, как преобразился, когда Боуэн намекнул, что я могу подвести их обоих. «С каких это пор меня волнует, что он обо мне думает?» Вероятно, где-то в промежутке между постоянными придирками ко мне и искренним уважением к нему со стороны Ислы. Я знаю, что он заботится о своем Дворе – Дворе, который скоро станет моим. Наверное, мне хочется, чтобы он считал, что мне это по плечу. Я спокойно выдыхаю. Как бы ни хотелось признаваться, но Боуэн прав.

– Хорошо, – говорю я и встаю перед чашей. Я засучиваю рукава своего платья, и звезды царапают мою кожу. Я колеблюсь, занеся руки над чашей. – Сейчас?

– Подожди, – просит гном и перемещает свечу справа от меня, зажигая ее, отблески пламени начинают танцевать по стенкам чаши и поверхности крови. Я наблюдаю за тем, как он подготавливает фолиант, и тут мой взгляд перехватывает Гейдж. Та отрешенность в его глазах исчезла, но я не могу определить эмоцию, что пришла ей на смену. Я снова смотрю вниз на Боуэна.

Он встречает мой взгляд.

– Я не буду лгать тебе, девочка. Это будет больно. – Я рассеянно киваю и сосредотачиваюсь на мерцании свечи, когда он хватает меня за локоть, заставляя посмотреть ему в глаза. – Это будет больно, понимаешь? Не вынимай руки из чаши. Ясно?

Ледяной поток наполняет мои вены и желудок, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не начать задавать вопросы.

– Хорошо. – Я опускаю руки в кровь, позволяя ей струиться сквозь пальцы.

Я ожидала почувствовать холодную кровь или в лучшем случае комнатной температуры. Но она горячая, будто ее только что выкачали из тела. Я сглатываю желчь, подступившую к горлу, но желудок, слава богу, пуст.

– Ты готова? – спрашивает Боуэн.

Я киваю.

Боуэн щелкает костяшками пальцев и начинает читать текст из реликтовой книги.

Его акцент усиливается по мере того, как произносимые слова наполняют воздух вокруг нас. Язык кажется таким же старым, как и сама книга. Нечто внутри чаши внезапно хватает меня за руки и тянет их вниз, ладони прижимаются ко дну чаши, руки погружаются в жидкость до самых локтей. Мои костяшки трутся друг о друга, и я извиваюсь, но мои руки словно прикованы к серебряной поверхности.

Боуэн смотрит на меня поверх книги, прежде чем произнести следующую фразу. Кровь в чаше пузырится на моей коже, ее жар проникает в самое сердце, и моя собственная кровь кипит вместе с ней. Моя магия, которая проявлялась всякий раз, когда я призывала ее, снова съеживается – что-то гниющее и обжигающее преследует ее внутри моего разума, внутри моей души. Она подрагивает, и я дрожу вместе с ней.

Его следующие слова звучат отрывисто, жестко, не скрывая своих мрачных намерений. Боль пронизывает меня, словно разрывая мою плоть, дробя кости, выворачивая наизнанку легкие. Она поглощает меня целиком. Из меня вырывается истошный животный крик. Я и не знала, что могу так вопить. «К черту всю эту магию. Она разорвет меня на части». Я не осознаю, что пытаюсь вытащить руки из чаши, пока Гейдж не оказывается рядом, вдавливая мои ладони обратно, – его тихий и ласковый голос что-то шепчет мне на ухо, но я не могу разобрать ни слова. Мои колени ослабевают, но он придерживает меня в вертикальном положении. Я ненавижу его. Ненавижу их обоих. Но, если он отпустит меня, я не смогу стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы продолжать держать руки в чаше.

Боуэн заканчивает свое заклинание, и рыдания сотрясают мою грудь. Последние капли огня просачиваются из крови в меня, и в моих жилах затихает жар. Но я по-прежнему чувствую внутри себя то, что Боуэн сейчас высвободил, – нечто хищное и недоброжелательное под моей кожей. Оно полыхает там, где к нему прикасаются.

Я с трудом призываю свою магию. Она откликается, но робко; словно соль, насыпанная на открытую рану. Почему она ощущается такой поверженной? Почему мое сердце разрывается?

– Отпусти меня, – прошу я Гейджа.

Он все еще удерживает меня, но обожженные внутренности требуют, чтобы я стояла сама. Он медленно отпускает мои плечи, следя за тем, чтобы я не упала. Увидев, что я твердо стою на ногах, он оборачивается к Боуэну.

– Что ты натворил? – Ярость в его голосе не задевает меня. Я, словно в тысячах шагов от него, наблюдаю за происходящим сквозь собственную дымовую завесу.