Шрифт:
Закладка:
Том Брокау – американский телеведущий, проделавший ради этой пресс-конференции гораздо больший путь, чем Бринкман, вспоминает, что он отреагировал примерно так же. Несколькими днями ранее Брокау, Джерри Лампрехт (глава отдела иностранных новостей) и Билл Уитли (исполнительный продюсер программы NBC Nightly News) согласились между собой, что последние события в Восточной Германии могут оказаться достаточно интересными и заслуживающими репортажа в прямом эфире. Ранее NBC уже подробно освещала ряд событий в Европе, особенно успех «Солидарности»; после недавних крупных демонстраций в Лейпциге и Восточном Берлине акцент на ГДР представлялся им логичным следующим шагом. Брокау и продюсеры решили, что телеведущий должен поехать в разделенную Германию, но окончательное решение о прямой трансляции они примут, только когда увидят, что смог раскопать Брокау.
Однако ни один из репортажей, что ему удалось сделать с момента приезда в ГДР, не казался достаточно интересным, чтобы пустить его в прямой эфир NBC в США. Брокау и сам понимал, что болтовня Шабовски не годится для прямого эфира: во-первых, репортер слушал перевод в наушниках, во-вторых, он наблюдал в душном зале за другими журналистами – корреспондент Associated Press рядом с ним уже почти спал. Вообще, самим фактом своего присутствия на нескончаемой пресс-конференции Брокау и его съемочная группа были обязаны своему продюсеру Мишель Нойберт – говорящей по-немецки гражданке Великобритании и сотруднице франкфуртского бюро NBC. В ее обязанности входило организовывать интервью для Брокау в его европейских поездках, и она забронировала ему время для интервью с Шабовски, потому что он худо-бедно изъяснялся по-английски. Для этого она приложила немало сил. Нойберт целыми днями пыталась переговорить с Шабовски и добилась своего, когда он согласился дать NBC эксклюзивное интервью сразу после пресс-конференции 9 ноября. Итак, она, Брокау, правая рука Брокау Марк Казнец, а также звуко– и видеооператоры NBC находились там не столько ради самой пресс-конференции, сколько ради последующего разговора с Шабовски. Она уже разместила вторую съемочную группу, которая приготовилась начать запись, в отдельной комнате. Но пока они терпели скучную пресс-конференцию как прелюдию к интервью, Нойберт начала сомневаться, смогут ли они вытянуть из Шабовски хоть что-нибудь полезное.
Внезапно Нойберт насторожилась. Итальянский журналист Риккардо Эрман спросил Шабовски о новых правилах, в соответствии с которыми граждане ГДР имеют право совершать поездки в капиталистические страны. Многословный ответ Шабовски на немецком был вовсе не тем, чего ожидала Нойберт. Шабовски начал отвечать так же расплывчато, как и на все предыдущие вопросы, часто делая паузы и вставляя немецкий эквивалент междометия «эм»: «Мы знаем об этой тенденции среди населения, об этой потребности населения путешествовать или уехать… И… эм… мы намерены… провести многостороннее обновление общества… эм… с тем, чтобы достичь, благодаря многим этим элементам… эм… того, чтобы люди не считали себя обязанными справляться с их личными проблемами именно таким способом». За этим последовало еще немало пространных высказываний на тему обновления общества и множество «эм». Однако затем Шабовски добавил: «В общем, сегодня, насколько я знаю… было принято решение». Он бросил взгляд вбок на своих подчиненных, сидевших рядом с ним на сцене, как будто ожидая подтверждения, но они никак не отреагировали.
Между паузами и «эм» Шабовски продолжал говорить, что партия решила «издать закон, который позволит любому гражданину… эмигрировать». Сейчас, сказал Шабовски, он зачитает текст новых правил, как только найдет его. Он принялся рыться в толстой стопке бумаг. Теперь не только Нойберт, но и немецкоговорящий звукооператор NBC Хайнрих Уоллинг выглядел ошарашенным. Брокау вопросительно посмотрел на Уоллинга, и тот прошептал ему по-английски: «Это конец холодной войны». Через десять дней в колонке газеты New York Times Брокау вспоминал свое изумление. Это было настолько поразительно, словно «некая инопланетная сила» из космоса захватила весь зал, писал он.
Тут же разразился шквал вопросов на немецком языке. «Без паспорта? Без паспорта?» – кричал один репортер. «Когда это вступает в силу?» – кричал другой. Этот неконтролируемый всплеск эмоций явно раздражал Шабовски и сбивал его с толку. Пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией, он в смятении начал говорить толпе: «Итак, товарищи!», однако обращение «товарищи» годилось для других членов партии, но никак не для мировых СМИ. Отвлекшись на поиск текста среди своих бумаг, он по ошибке заявил журналистам, что им уже раздали копии.
Шабовски все очевиднее раздражался, продолжая ворошить свои бумаги, и лишь благодаря помощи референта смог наконец отыскать текст, составленный группой четырех чиновников. Словно решив наверстать упущенное время, он начал очень быстро читать текст вслух. Изумленные журналисты слушали, как он произносит слова с такой скоростью, что их едва удавалось разобрать: «Допускается подача заявок на частные поездки в зарубежные страны без предъявления обоснований – причин поездки – или связей с родственниками. Разрешения будут выдаваться в кратчайшие сроки». Иными словами, этот текст, вопреки предисловию Шабовски, касался не только эмиграции, но и частных путешествий и коротких поездок. Некоторые репортеры в зале, не в силах сдержаться, стали перебивать Шабовски. Один снова спросил про паспорт. Шабовски снова не ответил. Безостановочно посыпались другие вопросы. Бринкман выкрикнул по-настоящему принципиальный вопрос: «Когда это вступает в силу?» Шабовски пробежался взглядом по незнакомому тексту и наткнулся на слово «немедленно».
Теперь Брокау, его съемочная группа и остальные собравшиеся сконцентрировали на Шабовски все свое внимание. В частности, журналистам телеграфных агентств (например, корреспонденту Associated Press рядом с Брокау) требовалось во что бы то ни стало первыми сообщить важные новости, а эти новости казались действительно сенсационными. Некоторые репортеры покинули зал, пока Шабовски еще говорил. Журналисты, у которых не было ранних прототипов сотового телефона или же редакции поблизости, хотели первыми попасть в телефонную кабинку восточноберлинского пресс-центра. Их оказалось немного, и за ними наблюдал смотритель, который, как все знали, должен был подать сигнал Штази, прежде чем дать корреспондентам доступ к телефонным линиям. Драгоценное время тратилось на ожидание, пока Штази подготовит свою записывающую аппаратуру. Брокау и его группе повезло – в