Как настоящая семья.

Наверняка это не все. Наверняка есть и другие коротенькие переписки, кусочки прошлого, которых я могу коснуться. Я листаю дальше, страница за страницей. Пожалуйста. Хотя бы одно предложение. Хотя бы несколько слов.

Я получаю куда больше. Примерно на трети книги синими чернилами поперек пассажей о пылающих городах Кэтрин обращается – к Богу ли, к себе, к кому-то еще – неважно, я оттесняю их всех в сторону. Сейчас Кэтрин обращается ко мне.

сегодня я вспомнила одну вещь и это довольно странно, потому что будь это на самом деле так важно как теперь кажется я бы наверно вспомнила об этом гораздо раньше. в общем, сегодня я сидела на разборе библии (в ней и пишу), мама что-то нудела без конца, а я смотрела в окно на абрикосовую рощу, и кстати была страшно голодная, удивительно что она не слышала, как у меня урчало в животе. в общем, я смотрела на рощу и вдруг вспомнила один случай

нам было года четыре или пять. или шесть? у меня сложно с возрастом, но мы тогда уже умели ходить, разговаривать и все такое

мы пошли к роще вдвоем, видимо после церкви, потому что мы были в платьях, в которые мама нас всегда наряжала (к слову ничего не изменилось, достаточно в зеркало посмотреть) и она шла чуть впереди потому что она всегда идет первая, хотя строго говоря я старше

она обожает рощу, и я ее понимаю. все лучше чем дома, к тому же мама туда больше не ходит, так что это лучше вдвойне, но я помню только ощущение

странное чувство

она залезла на дерево, и тут начинается самое важное она залезла на дерево а я полезла за ней и просила ее спуститься, потому что мы хоть и умели ходить и говорить, но были еще маленькие

но она лезла и лезла дальше. я мало что помню. помню только, как хваталась за ветви и пыталась от нее не отставать, а еще помню ее лицо, когда она меня столкнула

так я сломала руку

мама всегда говорила что это был несчастный случай на ферме, и формально это правда, но иногда я смотрю на сестру а она на меня и я вижу то самое выражение «пошла прочь, это мое место». сейчас этого выражения у нее нет, но только потому, что она уже в кровати и читает долину кукол, а я «читаю библию и записываю мысли об иисусе», потому что я ведь постоянно думаю об иисусе, как же иначе

мама наверняка знает правду, не может не знать. но мне знать не положено, и невеличке видимо тоже. интересно, помнит ли она. может спросить?

не буду спрашивать

НЕ ВЗДУМАЙ спрашивать

она снова сделает то самое лицо. мы конечно повзрослели и больше не прячемся в роще от мамы (а жаль), но невеличка все равно временами мечтает повыдирать мне волосы, так что лучше не спрашивать

если даже помнит, я допытываться не буду

Я поднимаю голову. Вглядываюсь в темноте в свои собственные глаза в пыльном зеркале за кроватью Кэтрин. Невеличка – бабушка сказала, что так она называла маму. Значит, это она. Джозефина. И она причиняла боль родной сестре.

Если Кэтрин ничего не перепутала, то, когда это случилось, она была совсем маленькая. И я уверена, что это была случайность. В конце концов, не похоже, чтобы Кэтрин ее опасалась. Мне она видится бойкой и жизнерадостной – такой же, какой могла быть мама, если бы не скрывала эти качества от меня за семью замками.

Следующая запись ее дневника, если это можно назвать дневником, обнаруживается на соседней странице и располагается вертикально, на полях. На этот раз короткая:

доброе утро. с полшестого не спала из-за храпа невелички. но я отомщу я насыплю ей в хлопья соли и будь что будет

Сестры. Нормальные сестры.

Но я продолжаю листать. Продолжаю искать. Потому что в записях Кэтрин есть та часть мамы, которую я узнаю. Всегда ли она была такой? Всегда ли была настороже, всегда ли прятала от других людей вещи, которые считала своими? Возможно, Кэтрин подскажет мне ответ.

Других записей нет до самого Нового Завета. На этот раз приходится поломать глаза: Кэтрин писала карандашом, обворачивая текст вокруг пассажа про милостыню.

сегодня ходили на рентген, у меня все нормально, но снимки невелички обсуждали долго. видимо там что-то не так (в копилочку тех вещей из-за которых весь город считает нас чокнутыми) (подозреваю было бы проще если бы мама не держала нас в изоляции и не наряжала как бумажных кукол с другой планеты)

доктор хоуленд набросал ей от руки копию потому что не мог отдать оригинал с доски, но она даже смотреть не стала

выбросила в мусорку, а я быстренько достала и спрятала сюда потому что когда-нибудь она наверняка захочет на него посмотреть. мне хочется сказать ей что все хорошо, что это не делает нас разными, но она не станет слушать

на ночь она выгнала меня спать в гостевой комнате. это несправедливо, я-то тут при чем, почему она меня наказывает

я пыталась с ней поговорить, но она только повторяет «мы теперь разные мы теперь разные», я понимаю что она имеет в виду и почему ей обидно, потому что она невеличка и я не представляю как бы я узнавала себя если б не научилась сперва узнавать ее, но все-таки

может это не так уж плохо может это нормально и это значит что мы можем быть какими угодно и все равно любить друг друга, но я не знаю, как ей об этом сказать

интересно, с братьями так же?

брата у нас нет. ричард был вроде брата, но он давно уехал в колледж (наверное как раз когда невеличка сломала мне руку) и с ним было совсем по-другому

мама сказала бы, что в библии есть все ответы. в последнее время она говорит это реже, но когда нам было лет десять-одиннадцать библия была ответом на все

что ни спросишь – один ответ: что говорится в писании?

как будто только библия могла вырастить из нас порядочных людей, а она нет

я не уверена что мы с невеличкой порядочные, но мы еще можем это исправить

МОГЛИ БЫ, только вот невеличка со мной не