Он нежно сжал мою руку.

— На самом деле не могу винить тебя, и хочу еще раз сказать, что мне жаль. Я не должен был ничего предполагать о твоих мотивах желать делать определенные вещи. Особенно мне не следовало делать предположений о том, как желание умереть могло сыграть роль в твоих мотивах. Это было неправильно с моей стороны, и я признаю, что определенно сделал несколько ошибок с тех пор, как ты приехала в Сомерсет. Все, что я могу пообещать, это то, что в будущем буду меньше предполагать и больше слушать, что ты говоришь мне, каковы твои рассуждения. И насчет того, что я сказал о тебе, как о не самой простой женщиной в мире… — Мы достигли края леса, и Рид остановился, взяв другую мою руку. Его красивые, с тяжелыми веками глаза мерцали в лунном свете, а также сверкали его почти черные волосы. — Саманта, хотя я изо всех сил старался бороться с этим, но я действительно люблю тебя. И тем самым имею в виду, что я действительно, действительно… очень люблю тебя. Это несмотря на то, что ты можешь иногда немного сходить с ума, и несмотря на то, что все еще немного злюсь на тебя за то, что вчера утром ты покинула дом, когда я сказал не делать этого. Но, несмотря ни на что, я не должен был говорить, что ты не самая простая женщина, с которой можно иметь дело, как будто это совсем плохо. Правда в том, что ты не самая легкая женщина, с которой мне приходилось иметь дело так, как думаю, что могу привыкнуть в конечном итоге. И несмотря на то, что что-то говорит мне, что у нас может быть еще несколько споров, прежде чем все это дело с «Порожденными кровью» будет разрешено так или иначе, я надеюсь, что ты чувствуешь то же самое. Надеюсь, ты думаешь, что я тот мужчина, с которым ты могла бы ужиться, как бы то ни было.

Ощущая небольшой электрический ток в тех местах, где были его руки на мне, я думала, что он тот мужчина. Я действительно думала об этом неделями, может быть, даже с тех пор, как почувствовала «дрожь».

— Я действительно так думаю, Рид. Я думаю, что не только смогу привыкнуть к тебе в долгосрочной перспективе, но смогу быть невероятно счастлива с тобой. То есть с тобой и нашим ребенком.

Лаская мои руки большими пальцами, он улыбался, отчего его идеальные белые зубы сверкали в лунном свете.

— Говоря это, ты делаешь меня очень счастливым мужчиной. А теперь, чтобы ответить на то, что, я думаю, ты собиралась спросить меня на кухне… Полагаю, ты собирался спросить меня, решил ли я открыть тебе свое сердце несмотря на то, что случилось с Шоном. И мой ответ на это заключается в том, что я думаю, что вижу это так: я больше не прочь попробовать. И поскольку альтернативой было бы наше ожидание воссоединения физическим способом в течение неопределенного периода времени, то я не уверен, что мы на это способны…

— Да, я определенно не способна.

Рид улыбнулся, снова сверкая своими жемчужно-белыми зубами.

— Мне тоже так не кажется.

После этого мы отправились в лунную прогулку по лесной тропе, все еще держась за руки. Поначалу мы шли тихо, просто слушая звуки ветра, шуршащего сквозь листья высоких деревьев, и редкое уханье совы. Атмосфера была немного жутковатой, и именно такая атмосфера мне нравилась ночью в лесу. Даже еще лучше, зная, что независимо от того, как долго мы шли или как глубоко в лес мы пошли, мне не страшно, потому что Рид со мной. Я чувствовала себя в полной безопасности с ним и под его защитой, что позволяло мне наслаждаться темным лесом без малейшего страха и беспокойства.

Через несколько минут мы начали говорить о походах и кемпинге, воспоминаниях из нашего детства, а затем начали обсуждать другие более общие воспоминания из нашего детства. И, к моему удивлению, я обнаружила, что могу рассказать Риду все что угодно, что удивительно, потому что никогда раньше не могла полностью открыться мужчине. Я никогда не была уверена, почему, но всегда чувствовала инстинктивную потребность охранять свои воспоминания, эмоции и сердце. Теперь я почувствовала как раз обратное. Чувствовала потребность в том, чтобы Рид понимал меня как женщину и человека, и знал меня, и чтобы я понимала и знала его.

Когда мы продолжили идти по лесу, почти безмолвно ступая по грунтовому следу, я рассказала ему все о том, как опустошена была, когда умер мой отец. Я плакала в течение нескольких дней, говорила Риду, почти без остановки, с отчетливой болью в груди, как будто моё сердце буквально разрывалось надвое. Что еще хуже, мой плач заставил мою маму плакать еще больше, за что я тогда чувствовала ответственность.

Как только преодолела свою первоначальную сердечную боль о том, что случилось с моим отцом, я очень редко говорила о нем с кем-либо снова, даже с близкими друзьями. Эта тема казалась слишком болезненной, хотя в последние годы, с течением времени, ситуация несколько улучшилась. По крайней мере, я не чувствовала, что моё сердце разрывается, когда кому-то говорила о своем отце.

Рид слушал, как я делюсь всем этим, давая моей руке несколько нежных, утешительных сжатий по пути. И когда мы остановились перед развилкой на тропе, я чувствовала себя так близко к нему и его поддержку, что у меня появилось желание сказать ему, что тренировала навыки метания ножа, чтобы бороться с Джерардом и порожденными медведями, хотя не хотела делать это во время нашей прогулки. Несмотря на это, по какой-то причине, я чувствовала, что в настоящее время, когда мы вдвоем в мирном, жутком, лунном лесе, делимся вещами и разговариваем, он может быть более восприимчивым к тому, чтобы выслушать меня и согласиться со мной, в конечном счете, давая мне свое благословение.

Итак, стоя на развилке тропы, когда он спросил, не хочу ли я продолжить путь, или отдохнуть минутку, или вернуться домой, я сказала, что хотела бы отдохнуть минутку, чтобы могла сказать ему что-то очень серьезное. Даже в тусклом лунном свете я видела, как он нахмурил свои темные брови.

— Хорошо, что ты хочешь мне сказать? Я хочу, чтобы ты знала, что можешь рассказать мне все.

Воодушевленная