Замок открылся.

Куликов вошел в темную подворотню, прошел ее насквозь и оказался во дворе.

Двор был точно такой, какой описывала Василиса – чахлая трава пробивалась сквозь трещины в асфальте, по сторонам двора имелись два подъезда, в стороне от них стояли ржавые мусорные баки. На одном из них дремал черный кот с разорванным ухом.

Надо же, даже кот, про которого говорила Василиса, на месте!

Правда, кот при виде Василия Макаровича даже драным своим ухом не повел!

Но Куликову это и не было нужно.

Василиса говорила, что спустилась по подвальной лестнице, – и Василий Макарович направился туда же.

Дверь подвала он открыл без труда, прошел внутрь – и оказался в длинном коридоре, освещенном люминесцентными лампами, которые уныло, монотонно гудели. Одна из них то и дело мигала, видимо, собиралась перегореть.

Вдоль стен, выкрашенных унылой блекло-зеленой краской, стояли стулья для посетителей…

Василий Макарович подумал, что перенесся в прошлое.

Тогда ему много времени приходилось проводить в таких коридорах, дожидаясь, когда придет его очередь.

В районной поликлинике и в паспортном столе, в жилконторе или в собесе – везде были такие же коридоры, такие же гудящие светильники и такой же выцветший линолеум на полу…

И такие же стулья вдоль стен, и такие же унылые, безнадежные, пустые лица…

Василий Макарович вспомнил, что на стульях сидят не люди, а восковые куклы, как и рассказывала Василиса…

А как натурально сделаны!

Взять вот эту тетку в мелких рыжеватых кудряшках – ну совсем как живая!

Василий Макарович не удержался и ткнул тетку пальцем в щеку – убедиться, что это воск…

– Ты что, сдурел?! – взвизгнула тетка, подскочив на стуле, и ударила Василия Макаровича по руке. – Совсем оборзел! Ни стыда ни совести! А вроде немолодой уже человек…

– Извините… – растерянно пролепетал Василий Макарович, попятившись. – Я не хотел… то есть я хотел только спросить… я хотел спросить, кто последний…

– А если спросить хотел, так нечего руки распускать! А то, видишь ли, трогать меня вздумал… я тебе кто – жена или другая родственница? И спрашивать последнего незачем, здесь тебе не живая очередь, здесь только по предварительной записи! Которые предварительно не записанные, тех не принимают!

Остальные посетители неведомого учреждения тоже зашевелились, они смотрели на Василия Макаровича и недовольно переговаривались, явно осуждая его…

Надо же, а Василиса говорила, что это восковые куклы! Не могла же она так ошибиться!

И вот что теперь докладывать заказчику?

В воскресенье я спала долго, и разбудил меня восхитительный запах пирогов. Не открывая глаз, я сладко потянулась, почувствовав себя как в детстве, когда ночевала у бабы Шуры.

Тогда она обязательно по утрам пекла пирожки с картошкой, мои любимые. И будила она меня, только когда блюдо с пирожками стояло на столе и чай был заварен, душистый и крепкий, темно-красный, как я любила. Только тогда баба Шура легонько щекотала меня за ухом, как котенка, и говорила всегда одно и то же: «Федька, вставай, всех женихов проспишь!»

Да, хорошее было время…

Тут кто-то легонько дернул меня за ухо, и знакомый с детства голос произнес:

– Федька, вставай, всех женихов проспишь!

Я открыла глаза, и тут же сам собой открылся рот. Потому что перед кроватью стояла баба Шура, в мамином переднике, и волосы повязаны косынкой.

Это она всегда твердила мне: на кухню простоволосая вообще не входи. Даже если волосы короткие, все равно косынку повяжи. Не дай бог, волос в пищу попадет, со стыда сгоришь…

– Баба Шура, ты чего? – Я с трудом подобрала отваливающуюся челюсть.

По всему получается, что моя бабуля после вчерашнего еще шустрее стала.

– Да я ничего! – Баба Шура пожала плечами. – Это ты чего? Холодильник пустой, буфет пустой, круп нет, муки на донышке, хорошо, в морозилке нашла тесто замороженное. И то не тесто, а барахло какое-то. Ну, уж на безрыбье-то… И как оно там оказалось?

– Черт его знает, – честно ответила я.

Пирожки были выше всяческих похвал, хотя баба Шура ворчала, что все не то, и вообще никаких продуктов нет, и как тогда что-то путное приготовить?

В общем, мы пошли в магазин, потом еще в один, потому что в этом бабе Шуре не понравилось мясо, потом заглянули еще на ближний рынок за овощами и зеленью, и в конце похода я уже падала с ног, и в голове всплыла мысль, что я рада, конечно, за бабу Шуру, но ее энергия меня слишком утомляет.

Хотела я позвонить сестре, чтобы радостью поделиться, но вспомнила, как мы с ней плохо расстались накануне, и решила не звонить. Пускай проведет выходной с мужем.

В понедельник с утра я раздумывала, как бы мне повидаться с Гавриком, чтобы попросить его разобраться с паролем в злополучном телефоне Арсения. Конечно, он будет расспрашивать, что да как, но мне уже все равно, поскольку за выходные я мало продвинулась в своем расследовании, только с сестрой поругалась. Впрочем, это наше обычное состояние.

В понедельник, как всегда, было много заказов на уборку – народонаселение любит оттянуться в выходные по полной программе, так что Антонина разослала всех по объектам, и в офисе остались мы с ней и начальник.

Начальник не любит, когда в офисе пусто, так что я решила, что сегодня мне и на обед не выйти. Но к обеду дверь открылась, и вошел Гаврик.

Сегодня на нем была серая толстовка, на груди надпись: «Антигерой нашего времени». И портрет Лермонтова, только тут он был не лощеный офицерик в красивом мундире, какой висел в школьном кабинете литературы, а лохматый дикарь в шкурах и с косточкой в носу. Но внешнее сходство имелось.

Я замешкалась, приглушив свою радость, поскольку Антонина шипела из угла, как кобра, готовящаяся к прыжку. Но в это время начальник выглянул из кабинета:

– Гаврила! Хорошо, что зашел, посмотри, у меня что-то компьютер глючит…

Гаврик подмигнул мне и направился в кабинет. Антонина в углу шипела, как кобра, у которой отобрали целую упаковку яиц. Из пасти вынули.

Гаврик пробыл в кабинете минут двадцать, после чего начальник был такой довольный, что даже проводил его до двери. И мне кивнул – иди уж, только недолго.

Я подхватила телефон и обрадованно поскакала за Гавриком, не оглянувшись на Антонину, которая, надо думать, в данный момент напоминала кобру, которая попыталась укусить человека за ногу, а там оказался железный протез, так что кобра обломала об него все свои ядовитые зубы.

Путь наш лежал все туда же, в кафе на первом этаже, и Лариса при виде Гаврика уже приветственно махала рукой. Мы сели отдельно от остальных, хотя Ленка Соловьева смотрела на меня во все глаза и уже шептала что-то девчонкам. Но мне было все равно, Гаврик был нужен мне для дела.

Гаврик вернулся со своим ведром для кофе, а мне принес обычную чашку и два сэндвича. Мы очень мило поболтали, пока я собиралась с духом, чтобы попросить его разобраться с паролем.

– Ну, говори уж, – неожиданно сказал он, – тебе опять что-то от меня нужно?

– С чего ты взял? – фальшиво удивилась я, но он смотрел, чуть улыбаясь, и взгляд такой спокойный, ласковый.

Что-то со мной случилось, угол в большом зале, отгороженный для кафе, качнулся, мне показалось даже, что чашки у Ларисы за стойкой чуть слышно звякнули.

Потом все встало на место, Гаврик по-прежнему смотрел на меня, и мне вдруг захотелось, чтобы так было не всегда, но достаточно часто. Вот так сидеть напротив друг друга, смотреть в глаза, болтать о пустяках, и так спокойно, и нет никаких неприятностей.