Глупое чувство. Надеяться на лучшее – удел счастливчиков.

В школу я не ходила неделю. Не потому, что не хотела, наоборот, моя бы воля – сбежала бы. Но синяки, слабость, боль – мой организм дал серьезный сбой. Даже мать я пустила к себе только вечером следующего дня. Она глянула растерянно, открыв рот, и тут же опустила голову.

– Ты заболела? – спросила мама, отвернувшись. У меня была разбита губа, а ссадины и синяки скрывала пижама.

– В школе девочки побили, – озвучила вполне себе правдоподобную версию. Для нас обоих будет лучше играть по правилам слепых котят.

– Господи! – взмахнула руками мать. – Я немедленно! Сейчас же…

– Я отомстила им, – сухо произнесла. – Мы квиты, не переживай. Поправлюсь только и пойду, посмеюсь с их жалких лиц.

– Риточка, – она прикусила губу, подошла и протянула руки, хотела, видимо, обнять, но боль не позволяла подобной роскоши – я отшатнулась.

– В другой раз, можно я посплю?

– К-конечно. Но я позвоню все же…

– Прошу, мам, – прошептала я, натягивая улыбку на лицо. – Все эти разговоры с учителями гроша ломаного не стоят. Не усугубляй. Они меня больше не тронут. Итак, испугались.

– Рита, – с маминых губ сорвался обреченный вздох. – Ну как же я… – казалось, она пыталась подобрать слова, хотела быть правильной матерью, но мы обе знали – поздно. Я уже не нуждалась в опеке мамы и ее защите. Привычка бороться против мира в одиночку вырабатывается годами, она не ломается так быстро.

С того дня, как оттолкнула Витю, я всегда была одна. Я привыкла к этому. Я не знала другого.

– Мам, можно я отдохну? – глаза щипало от подступающих слез. Губы дрогнули, но я их поджала и снова растянула в улыбке: поддельной, вымученной. Ни к чему эти слезы.

– Конечно, отдыхай.

Больше мы к этой теме не возвращались. Мать старалась не беспокоить меня, даже еду в комнату приносила, хотя отец был против. Он не любил нарушать порядки, а я была ярым нарушителем. Да и с извинениями папа не спешил: обычно после побоев на другой день он становился «лучшим отцом на свете», но в этот же раз, наоборот, избегал меня.

В пятницу, когда папа был на дневной смене, а мать вновь ушла с Мотей в больницу, я выскочила на улицу встретиться с Натой. Мы уселись в пустом дворе на лавку на детской площадке, хорошо еще людей в округе не было. Конец ноября разогнал всех в теплые уютные здания, где, как минимум, нет холодного ветра, луж и грязи под ногами.

– Как ты, детка? – спросила Наташа, разглядывая мое лицо. Болячка возле губы уже зажила, боль в мышцах притупилась. Никаких следов рукоприкладства.

– Бывало и лучше, – усмехнулась я, кутаясь в теплый вязаный шарф. На мне была шапка с помпоном, пуховик и домашние тапочки. Тот еще видок.

– Вот же сволочь! Урод! – сокрушалась подруга. – Чтоб у него руки отсохли! И мать тоже хороша!

– Порой мне кажется, это не друг его предал, а я.

– Слушай, почему бы тебе Вите не рассказать про отца? – предложила вдруг Краснова. В общих чертах я поделилась с ней произошедшим в переписке.

– Это унизительно. Да и толку? Что он сделает? Мы с ним… теперь чужие, – на последнем слове к горлу подступила горечь. Я никогда не хотела быть чужой для Шестакова. Моя любовь к нему не уместилась бы в масштабах целой Вселенной. Однако он даже о ней не знает, она ему не нужна.

– Это глупо.

– Твоя идея – вот это глупость.

– Витя должен знать. В конце концов это…

– Что я должен знать? – послышалось неожиданно за спиной. Сердце ухнуло, когда я оглянулась и увидела Шестакова на ступеньках у входа во двор.

___ Дорогие читатели! Если вам нравится история, подарите ей звездочку. Поддержите наших героев.)

Немного визуала

Дорогие читатели! Хочу поделиться с вами визуалом героев. Однако это не просто визуал, представим, что мы заглянули к ним на странички в соцсети. Витя Шестаков

Маргарита Романова (по сюжету у нее нет странички, но если бы была, то выглядела бы примерно так)

Надеюсь, герои вам понравились.)

Глава 29 - Рита

У меня затряслись руки, а сердце сжалось в тугой комочек, словно пыталось спрятаться от неудобной правды. Правды, которую я не планировала рассказывать, ведь таким не делятся. Однако лицо Вити, его молчаливый прямой взгляд, заставляющий дрожать каждую клеточку в теле, говорил об обратном.

– Эм, я пойду, пожалуй, – шепнула Краснова.

И вот теперь мы уже оказались один на один. Я могла бы придумать тысячу оправданий, но врать Шестакову было тяжелей всего: казалось, в такие минуты я врала самой себе.

– Ну и… – первым заговорил Витя. – Чего я не должен знать?

По дороге у входа во двор проехала старенькая волга, отчего я моментально напряглась. Образы монстра мерещились постоянно, порой они приходили даже во сне, мешая нормально жить.

– Отойдем? – с ходу предложила, поднимаясь с лавки. Говорить на детской площадке не лучшая идея.

Шестаков кивнул, покорно направляясь за мной следом. Мы прошли через весь двор и остановились возле старого сливового дерева. Пожелтевшая листва давно опала, оставив голыми ветки дерева. Летом на нем росли медовые фрукты, за которые вечно дрались дети. Я тоже любила эту сливу, она вызывала теплые воспоминания из детства, те, что безвозвратно исчезли из моей жизни.

Витя остановился, встав напротив. Такой высокий, взрослый, юный мужчина. В кожаной красно-черной куртке и темных потертых джинсах он смотрелся особенно круто: эдакий уличный хулиган с обложки модного журнала.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, пытаясь побороть внутреннее волнение.

– Я первым задал вопрос. Ответь, будь любезна.

– Это ерунда, – усмехнулась, хотя получилось больно наигранно. На самом деле мне было не до смеха.

– Это не тебе решать, Романова! – от его взгляда у меня внутри все похолодело.

– Ошибаешься, Вить.

–