— Умница, чудесно придумала.

В чистой одежде мы возвращаемся к Белинде, и Кэт дает ей крошечное платьице.

Я объясняю, из чего оно сшито. Белинда безучастно смотрит на сверток, что она держит на руках.

— Давай помогу, — говорю я, разворачивая девочку. Ручки и ножки у нее розовые и совсем крошечные, ротик — идеальный розовый бутончик.

Одна из женщин в нашей «палате» протягивает мне большой белый носовой платок.

— Это платок моего мужа. Захватила с собой из дома. Он чистый, не сомневайтесь. Вам же понадобятся пеленки. А ребеночек такой крохотный. Так что по размеру как раз подойдет.

Я благодарю ее, беру носовой платок, складываю в маленький треугольник. Оборачиваю крохотную попку девочки, нетуго связываю на талии. Затем надеваю на нее кукольное платье. Ну просто цветочек.

— А имя ты ей выбрала? — спрашиваю я.

Белинда в ответ лишь качает головой. Ее апатия меня беспокоит. Даже бесит. Я все время забываю, что она любила своего мужа. Любила человека, который мне был безразличен. Я забываю, что мужа, которого она любила, больше нет, он никогда не вернется, словно угодил в челюсти Левиафана: только что был, и вот его больше нет. Ужасная, дикая смерть.

— Давай подумаем, как ее назвать? Давай? — предлагаю я. И принимаюсь перечислять женские имена, начиная с таких красивых ирландских, как Айлин, Фиона и Мэйв.

— А как вам Розали? — присоединяется женщина с перевязанным глазом.

— Или Хелен? — предлагает женщина с рукой на перевязи.

— Если б у меня родилась девочка, я назвала бы ее Маргарет, — вступает еще одна. — Но у меня одни мальчики. Уже шестеро.

Женщины в нашей «палате» продолжают называть имена, но Белинду, похоже, ни одно не привлекает.

— А есть еще библейские имена, — напоминает женщина, похожая на мою мать. — Руфь, Эсфирь, Рахиль, Сара.

— Сара, — произносит Кэт. Еле-еле слышно.

— Тебе нравится имя Сара? — спрашиваю я девочку, и она кивает.

Я поворачиваюсь к Белинде.

— Может, пока остановимся на Саре? Надо же как-то ее называть. Белинда, ты родила чудесную девочку. У нее должно быть имя. — Я наклоняюсь к ней. — А в том, что произошло за последние несколько часов, она ни капли не виновата.

Белинда вяло моргает.

— Сара значит «принцесса», — говорит женщина, похожая на мою маму.

— Вот видишь. Чудесное имя, правда, Белинда?

Она чуть заметно кивает в ответ.

И малышка, словно прислушиваясь к нашему разговору, открывает свой миленький ротик и заходится мяукающим плачем.

— Кажется, наша принцесса проголодалась, — догадываюсь я.

— Я не знаю, что делать, — все так же равнодушно молвит Белинда.

— А я знаю, — отзывается мать шестерых сыновей. Она перебирается на матрас к Белинде и помогает ей приложить ребенка к груди. Мы все наблюдаем, как завороженные. Текут минуты. В павильон все еще приносят пострадавших и трупы. Кто-то умоляет дать морфия, кто-то просит воды. Белинда смотрит на девочку, сосущую грудь, и лицо ее немного смягчается. Они снова неразрывно связаны, мать и дитя. Выражение отчаяния на ее лице постепенно сменяет неподдельное изумление. Это еще не радость, но уже и не мука.

Девочка, насытившись, засыпает. Белинда поворачивается к Кэт.

— Хочешь ее подержать?

Кэт кивает. Я усаживаю ее на матрасе рядом с Белиндой и кладу ей на руки спящую малютку.

Белинда проваливается в сон, а я смотрю, как Кэт баюкает сестренку. Она тихо напевает ей гэльскую колыбельную, которую пела мне бабушка. Ту самую, что я пою Кэт.

Восхитительное зрелище. Я хочу, чтобы это мгновение длилось вечно. И пять-десять благословенных минут кажется, что так оно и будет.

И вдруг над матрасами, над всеми живыми и мертвыми раздается звонкий крик.

Крыша павильона горит.

Глава 16

— Дамы, мы эвакуируемся.

Медсестра, что помогла Белинде разрешиться от бремени, вернулась в сопровождении полицейского и трех сестер милосердия в накрахмаленных черных платьях, обсыпанных пылью. К нам она обращается нарочито спокойным голосом. Но я вижу, что она озабочена: перед ней стоит труднейшая задача — переместить огромное число пациентов в безопасное место. В павильоне сейчас, наверное, четыреста или пятьсот раненых. Я помогаю Белинде подняться с матраса. Медсестра и монахини с полицейским берут на себя заботу об остальных женщинах из нашей «палаты». Такое впечатление, что Белинда не в состоянии взять в толк, что происходит. Ее лицо ничего не выражает, но глаза говорят: ей не верится, что опять нужно бежать от опасности. Роды оставили ее без сил, к тому же она почти ничего не ела, и посему, едва поднявшись, она начинает валиться с ног. Одна из монахинь забирает у Кэт новорожденную, и Белинда тут же кричит мне, чтобы я взяла ребенка. Монахиня без слов отдает мне малышку. Полицейский подхватывает Белинду на руки и начинает продвигаться к выходу. На моем попечении двое детей: спящий младенец на руках и Кэт. И я принимаю решение отказаться от своего саквояжа. Попросив Кэт еще немного подержать сестренку, перекладываю в саквояж с ее вещами сейф, документы и папину тетрадку. Затем подхватываю его одной рукой, а на сгиб локтя другой руки кладу малышку.

— Держись за мою юбку, Кэт, — строго велю я. — И не отходи от меня!

Кэт смотрит на меня полными страха глазенками, но повинуется. Мы торопливо идем за полицейским, который несет Белинду.

Выходим на улицу, в оранжево-золотистую мглу из дыма и пепла. Над нами летают желтовато-красные угольки, выстреливающие из пока еще незримого приближающегося пламени. Они падают на крышу павильона, которая уже занялась огнем в нескольких местах. Других пожаров я не вижу — вокруг клубится дым, затмевающий все, кроме того, что в двух шагах от меня, — но я чувствую запах гари, забивающийся в нос и рот, ощущаю жар, слышу треск огня. Над руинами здания муниципалитета на противоположной стороне улицы, словно снег, кружит пепел.

Задействованы все возможные транспортные средства: автомобили, фургоны, повозки. В них теперь грузят не только раненых, но и трупы из павильона. Нам сказали, что нас переводят в парк «Золотые ворота», в двух милях отсюда. Белинду и еще несколько пациенток в состояниях разной степени немощности помещают в фургон для доставки белья из прачечной. Когда мы с Кэт подходим к нему, нам говорят, что мы должны своим ходом добираться до парка: реквизированный транспорт предназначен только для перевозки больных и раненых.

— Не оставляйте меня! — кричит Белинда.

Я передаю новорожденную мужчине, помогающему женщинам разместиться в фургоне. Тот вручает малышку Белинде. А она снова умоляет, чтобы я не покидала ее.

— Мы обязательно