Надеюсь, что продолжить они планируют без моего участия, однако же кое-какие сомнения меня всё равно терзают…

Тем временем оказалось, Нейгауз заметил кое-что и притянул меня поближе огромными ручищами, приспуская воротник.

– Носишь ошейник? Надо же! Да ладно, не сжимайся так, он тебе даже идёт, – Феликс по-дружески потрепал меня по щеке. Он уже пока говорил, заметил, как мне хреново от его слов, поэтому постарался сгладить ситуацию, а я отчаянно и безуспешно пыталась ему подыграть, выдавая замученную улыбочку.

– Только натирает сильно, – отползла от него, поднимаясь с дивана и порывистыми неровными движениями вновь прикрывая нежелательную деталь гардероба.

Я даже растерялась, почувствовав на своих плечах ланкмиллерские ладони. На роже у него явственно читалось недовольство, поэтому ничего хорошего не было в том, что он меня касался. Лицо вздёрнул за подбородок так бесцеремонно и резко, что я замычала в ответ что-то невразумительно-протестующее. Но Кэри проигнорировал эти возмущения, внимательно разглядывая покрасневшую шею. Бросил напоследок какое-то слишком сухое и раздражённое:

– Если натирает, надо было сказать. Или у тебя языка нет?

– Я пыталась тебе сказать, ты меня заткнул раньше, чем у меня это вышло. – Он уже вышел из кабинета к тому времени, поэтому никакой уверенности в том, что эти слова достигли его на этот раз, у меня не было.

Феликс задержал меня в дверях, когда Кэри уже ушёл далеко по коридору и не мог слышать нас.

– А ты изменилась, Роуз. Взрослее стала, что ли, – он окинул меня проницательным задумчивым взглядом, – серьёзнее и сильнее.

Я молча опустила голову и сосредоточенно выдохнула. Значит, пока Кэри не слышит, всё-таки по имени? Как это в его духе. Эх, Феликс, о чём ты говоришь? Серьёзнее и сильнее? Вряд ли. С нашей последней встречи я разве только чуточку поумнела. Ровно настолько, чтобы понять, что не заслуживаю этих слов. Я так за всё время и не осмелилась даже в глаза тебе посмотреть.

Сильнее. Ну да. Как же.

Я сидела на ланкмиллерской кухне в гордом одиночестве и наслаждалась тортом из его кондитерской, пока Кэри с Феликсом наслаждались друг другом. Это продолжалось уже довольно долго: я почти весь остаток дня была предоставлена сама себе, что вылилось в бестолковое брождение по дому и не менее бесполезное залипание в распахнутое окно. Майский ветер, ласковый и ручной, принёс с собой прохладные антрацитовые сумерки с застывшими в небе прозрачными облаками.

Вот сейчас я доем… ну, хотя бы этот кусок или тот, следующий… И придётся топать наверх, к ним. Я себе всей этой безысходностью кухонной больше напоминала алкоголичку, чем наложницу. Только что вместо самогонки – чай с розой и шиповником.

Когда я поняла, что ещё больше торта в меня уже решительно не влезет, решительно отодвинулась от стола. Настало время идти. В конце концов, не так уж это и страшно, Ланкмиллер довольно мягко выдвинул предложение после этого своеобразного ужина посетить его кабинет, хоть права на отказ и не дал, как всегда. Но там будет Феликс, и чёрт знает, во что это может вылиться.

Я, бросив на кухне невымытую посуду – непривычно-то как, чёрт возьми, – быстро поднялась наверх и замерла у чуть приоткрытой двери кабинета. Подглядывать нехорошо, но будем считать, что я уже стою внутри и они просто меня пока ещё не заметили.

Ланкмиллер лежал на диване, опустив голову Феликсу на колени, тот перебирал его волосы мягкими неторопливыми движениями. Оба молчали. Теперь ясно, почему Кэри так любит эти встречи. Воплощённый покой. Тихое абсолютное взаимопонимание. Когда ничто не тревожит тебя и на какое-то время, хоть даже на полчаса, можно доверить себя дорогому человеку и тогда уже ни о чём не думать, просто расслабиться в его руках. Это завораживало.

А Ланкмиллер точно уверен, что хочет меня здесь видеть?

Дверь скрипнула, потому что я слишком сильно подалась вперёд, не рассчитав, и волей-неволей пришлось войти. Теперь моё существование в коридоре уже никак не скроешь, и нужно играть по-честному. В кабинете пахло дорогим коньяком и гиацинтами, видимо, их запах принесло с улицы. На меня, как это и ожидалось, совсем не сразу обратили внимание.

Тусклый медовый свет настольной лампы обнажил усталые серьёзные черты лица моего мучителя, как будто подчеркнул возраст. Ланкмиллер выглядел чуть старше своих лет, и если подумать, ему пришлось быть старше, ведь руководство компанией легло на его плечи, когда ему было едва только двадцать шесть. Он был совсем ещё… Остановись, Роуз, ты ведь не собираешься его жалеть? Тогда почему ты не можешь оторвать от него взгляда.

– Кику, – хозяин приоткрыл один глаз, как в фильмах ужасов. И только этого достаточно было, чтоб сердце ёкнуло.

– Чего? – я вся как-то слишком напряглась и даже шаг назад сделала.

– Поди сюда, мордашку испачкала, – он снисходительно улыбнулся моему смятению и с неохотным вздохом сел.

Ах, ну да, чёртов торт… Я никогда не научусь аккуратно есть такие вещи? Теперь уже ничего не оставалось, кроме как послушно приблизиться. Ланкмиллер усадил меня на колени и все кондитерские излишества заботливо стёр платком.

– И как тебе продукция моей обожаемой кондитерской? – как-то даже мурлыча, осведомился он.

– Восхитительно, не соврёшь, – я насупилась, нашёл что спрашивать, будто он сам не знает. – Может, ты… уже всё-таки снимешь? – умоляюще заглянула ему в глаза.

Он ничего не ответил, только сзади приглушённо щёлкнул замок, и я, избавившись наконец от ошейника, жалобно заскулила, потому что Ланкмиллер провел по шее пальцем, задевая почти до крови стёртую кожу. Оставалось только губу закусить, потому что прекращать это занятие он явно не собирался, о чём и ухмылка его свидетельствовала, и мои сжатые его рукой запястья.

Я не вырывалась и не жаловалась, просто терпела, закрыв глаза и вздрагивая иногда от этих прикосновений.

Ланкмиллер не знает ни уговоров, ни жалости, так что тут толку? Я очень устала от его выходок, от того, как просто у него можно впасть в немилость за две секунды, поэтому молча упражнялась сама с собой в остроумии, подбирая ему проклятия позатейливей и побольнее. Вот за этим занятием я и пропустила момент, когда воспалённой кожи коснулись уже не кончики пальцев. Губы тёплые и сухие, чуть шершавые. Вздох. Я подавилась воздухом. Новые ласки ощущались уже совсем по-другому. Даже к самым болезненным местам прикосновения казались мягкими и аккуратными. Это были странные для Ланкмиллера поцелуи. Слишком нежные для засосов, которые он обычно ставил с таким злорадным удовольствием, и я никак не могла понять, откуда в нём вдруг взялась эта несвойственная ему бережность.

– Такая маленькая… – удивлённо пробормотал Кэри, отстраняясь. Будто в первый раз видит.

Я сидела, прислонившись спиной к его груди, и чертовски отчётливо ощущала, как у Ланкмиллера немного сбилось дыхание.

– Как твои дела, Кику? – Нейгауз подался чуть вперёд, дружелюбно поглядывая на меня.