Дафна нерешительно остановилась у двери. В ледяном узоре, аккуратно покрывающем створку, угадывался символ Суталы: ромбовидный кристалл в золотистой оправе. Ровно двенадцать идентичных символов тянулись вдоль коридора; двенадцать дверей, двенадцать кабинетов старейшин.

Вместо того, чтобы думать о том, о чем должна была (о проблемах с землетрясениями в Патиле, о Смероне и попытках Лира найти, кто ими с Хорауном руководил), Даф, как влюбленная дурочка, думала лишь об одном.

«Лир».

«Кто же мы теперь, Дафна?» — спросил он у нее на арене во время спарринга. Но настоящий вопрос должен был звучать так: кем их видела она? Кем видела его? Она видела в нем Хэллхейта, грубого, властного, добивающегося своего несмотря ни на что. Готового одним взмахом клинка без колебаний отнять чужую жизнь, если этого требуют от него обстоятельства. Она видела в нем Мунварда, честного, справедливого, умеющего убедить одними лишь взглядом и словом… Но как собрать все это в одном человеке?

Сделав глубокий вдох, Даф наконец постучала.

— Да, да… Входите! — послышался немного рассеянный голос.

Толкнув дверь, Дафна вошла. Солнце на горизонте висело прямо напротив окна, и весь кабинет был залит мандариновым светом. На ледяных полках, которые казались (да и являлись) продолжением стен, лежали кипы документов, стояли сосуды с разноцветными жидкостями и кристальной пылью. Взгляд Дафны упал на стеклянный кубик, в котором левитировали три пурпурных осколка адри — те самые, что нашли рядом с убитым садовником у стен АмараВрати, когда фоморы «похитили» Аню и сбежали в Патил.

«Что чувствовал Лир, позволив Нагалу убить того даитьянина? — пронеслось в мыслях Дафны. — О чем думал? Видел ли в том несчастном часть своего народа? Или часть народа, которому никогда больше не будет принадлежать?..»

За столом, листая толстенную архивную папку и сверяя данные с графиком на киберскроле, сидела женщина. Ее длинные волосы аккуратно собраны сзади, на руках браслеты из серебряных листиков, а плечи украшает изумрудно-зеленая накидка, закрепленная на груди еще одним драгоценным лепестком побольше.

— Здравствуй, мама, — произнесла Даф, закрыв за собой дверь.

Атея улыбнулась, лишь на секунду оторвалась от работы и глянула на дочь. Аня как-то сказала, что Никк был точной копией матери: ему достался ее взгляд, мягкий, наполненный неуловимым теплом. Пронзительный же взгляд Дафны, которым она всегда так умело пользовалась, перешел ей от отца, и только белоснежные локоны и, пожалуй, элегантность в каждом движении позволяли догадаться об их родстве с женщиной, что сидела сейчас перед ней.

— Мне сказали, ты меня искала, — продолжила Даф, остановившись у стола и незаметно заглянув в документы. Новая сводка сейсмической активности на западных границах страны.

— Верно, но я думала, ты… Хм, минутку. — Атея записала что-то неразборчивым почерком на полях цифрового документа, взмахом руки отключила экран и наконец посмотрела на Дафну. — Я думала вы с Лиром еще в Патиле.

Даф уставилась на мать, пойманная этим комментарием врасплох.

«Помнишь, что ты мне однажды сказала? Бывших врагов, как и бывших любовников, не бывает. Кто же мы теперь, Дафна?»

Все будто бы ожидали, что даитьянка должна вести себя так, словно ничего не случилось, словно Дафна и Элеутерей не изменились за все те годы, что не были вместе. Словно Аурион и Хэллхейт никогда и не были врагами! Никто вокруг, кажется, не замечал одну простую вещь: война все еще продолжается — только теперь в сердце у Даф.

— С чего ты взяла, что я буду в Патиле? — с притворным равнодушием уточнила она и, обойдя кабинет, села на обтянутую бархатной тканью софу.

Улыбнувшись, Атея облокотилась локтями о стол и посмотрела дочери прямо в глаза, наверняка догадываясь, что та лукавит. Мать всегда видела Дафну насквозь.

— Потому что Лиру несомненно есть, чем заняться в своей стране во время отсутствия Крейна, Даф. А зная тебя, могу сказать, ты просто так не позволишь ему веселиться там в одиночку, решать одни неприятности и создавать тем самым новые.

— Лир может решить любою неприятность, ты знаешь. — Даф сделала паузу. — Все так же хорошо, как решал, будучи Тером.

— Конечно, знаю. Но еще я понимаю, что значит управлять целой страной. Твоя помощь ему не помешает.

«Может, я не хочу ему помогать».

Даф не ответила, и в комнате повисла тишина, лишь приглушенный щебет птиц доносился из сада под окнами. Глаза Атеи все продолжали изучать дочь, ждать вопрос. А у нее и правда был вопрос:

«Почему ты так уверена, что Тер до сих пор Тер?» — хотела знать Дафна.

«Потому что ты в этом уверена, разве не так?» — ответила бы мама.

«Так».

«Но?»

«Но мне кажется, теперь что-то иначе».

Здесь мать бы поднялась из-за стола, подсела рядом с Даф и со вздохом обняла ее. Дафна бы положила голову ей на плечо, точно как в детстве, когда злилась и плакала из-за того, что не может решить дурацкое уравнение по арифметике. Мама бы сказала, что все это глупости, что любое уравнение можно решить, нужно лишь терпение и немного времени, а ее заботливая рука в этот момент гладила бы дочку по волосам.

«Много чего теперь иначе, Дафна, — в итоге ответила бы Атея. — Весь наш мир неустанно меняется, и в том, что порой мы не успеваем за его трансформациями, нет ничего постыдного».

Или, быть может, она рассказала бы одну из тех нравоучительных легенд прошлого? О великих воителях, роковых влюбленных и рушащемся мире, который всегда спасает случайно брошенная кем-то вовремя фраза? Неважно, исход был бы один: в историю был бы вложен тот же смысл, что и в разговор, верно?

Не дождавшись вопроса, Атея встала из-за стола. Солнечный свет заиграл на ее белоснежных волосах розовато-золотистым оттенком, когда она подошла к окну и неспешно прикрыла створки — мать всегда делала все неспешно, будто не сомневалась никогда в своих действиях, будто всегда доверяла ход событий судьбе.