имеются существенные доводы в пользу того, что наблюдавшийся в небе несколько лет назад объект имел не природное происхождение. Далее, я отменно помню, что осьминог из океанариума отлично меня понял. И это вовсе не то эмоциональное соучастие, которое проявляют многие высокоразвитые животные. Не-е-ет! Этот, как вы говорите его? Марио? Он меня отлично понял, понял смысл мною сказанного, а это не способно понять ни одно животное, кроме некоторых приматов, видимо. Помню я ту гориллу Коко, о которой много писали. Ну, что вы на это скажете? Как можно это объяснить? Нет-нет, я знаю, что с этим зоопарком и с этим осьминогом дело нечисто!

Марко вздохнул: «Придётся, видно, рассказать ту небылицу, о которой они договорились с Лаурой заранее, для его же блага, чтобы он утихомирился. Пусть она и расскажет, так будет убедительнее», — и он посмотрел на сеньору Мендес.

Та встала, и они с Марко поменялись местами. Она присела, сцепив руки и положив их на колени, помолчала немного, и начала:

— Вы совершенно правы, профессор Монтойя, насчёт Марио. Это действительно необычный осьминог. Например, он ест только корм для аквариумных рыбок, что просто невозможно для обычного осьминога, и принимаемые им расцветки тоже необычны — вы сами упомянули о синеве. Но сопоставьте все факты, например, его реакцию на ваши слова, и подумайте вот о чём: что если это не захватчик, как вам казалось ранее, а, напротив, существо, ищущее спасения на нашей планете? Он и ещё небольшое количество вместе с ним.

Постепенно увлекаясь своими словами, сеньора и сама начала находить их не лишёнными смысла. Тем более что почва для такого особенного отношения к Марио уже была подготовлена заранее. Ведь осьминог Марио ей очень нравился, в том числе его развитый интеллект, но ранее она была склонна видеть в этом скорее фантастические причины, окромя биологических, ведь она допускала и то, что у них оказался представитель не известного науке вида. Однако сейчас парадигма её отношения к головоногому менялась с фантастическо-научной на научно-фантастическую.

— Конечно, мы многого не знаем, но что если они прячутся от преследователей, которые сейчас потеряли их след? Когда же вы рассказали Марио о своих подозрениях и о том, что вы всё обнародуете, он побелел, потому что испугался этого. Но далее он, видимо, присмотрелся к вам и, решив, что вы не так опасны, попытался показать свою симпатию к вам, стал игривым. Всё это следует из вашего же описания его поведения.

— Вот оно что! Так значит, вы его оберегаете? Но кто их преследователи?

— Об этом не спрашивайте, — ответила сеньора, — мы мало что знаем, да и в том не уверены. Знаем лишь одно — то, что Марио и осьминоги вообще нуждаются в защите.

— Да-да-да, — прошептал профессор, — всё сходится. Значит, нужно срочно уничтожить все записные книжки, чтобы сведения об этих существах не получили распространения, — раздумывал профессор. — Постойте! Но кто же стащил мой черновик?

— Думаю, что никто, Фернандо, — попытался урезонить его Марко. — Скорее всего, ты где-нибудь его потерял.

— Потерял? Даже если и так, то его могут прочитать. Разве не следует немедленно нанять частного детектива, чтобы его найти? Хотя нет, нельзя — он-то его и прочитает.

— Не думаю, что потеря черновика так уж опасна. Учитывая твой стиль изложения, твой почерк и общую необычность изложенных тобой мыслей, всё это едва ли кого-то настроит на серьёзный лад. А если кто-то и прочтёт до конца твои записи, то, скорее всего, сочтёт эту тетрадку наброском фантастического романа.

— Ну, пожалуй, ты прав, — согласился профессор. — Но я бы хотел снова поговорить с Марио. Это можно устроить? А также принести извинения твой дочери и её подруге.

— Не беспокойся насчёт девочек — они не в обиде на тебя, а встреча с Марио, я думаю, может состояться в любое время после того, как ты покинешь это место.

Сеньора Мендес согласно кивнула.

Спустя десять минут они оставили Фернандо и зашли к доктору Амор-Валентине Баррера, чтобы сообщить об успешном перенаправлении помыслов больного в мирное русло.

— Я уже всё знаю. Во всех палатах установлены камеры, которые мы включаем в некоторых случаях — таких, как ваша беседа, например. Простите, что не предупредила, но я не могу позволить кому-либо бесконтрольно влиять на моего подопечного. Хочу заметить, сеньорита, что вы вели себя совершенно правильно, до поры до времени сидя тихонько в уголке.

— Так вы смотрите за пациентами только иногда? — спросила сеньора Мендес.

— Да, только в особых случаях. Поймите, контингент здесь особенный — эти люди не всегда владеют собой и могут навредить себе же и окружающим. Для того и камеры.

— Что теперь с ним будет? — поинтересовался Марко.

— Понаблюдаем несколько недель, полечим, но умеренно, поскольку его жена против использования серьёзных препаратов из-за возраста мужа. Да и я пока не вижу в этом особой надобности. Посмотрим за ним, и если он не будет проявлять признаков беспокойства и агрессии, то его заберут домой.

По пути к выходу сеньора Мендес невольно познакомилась с одним из пациентов клиники, известным здесь как Невидимка, который догнав её, заглянул в лицо:

— Вы меня видите? Скажите же, вы меня видите?

Сеньора Мендес, опешив от неожиданности, остановилась и ответила:

— Я вас хорошо вижу.

— Нет! Вы меня не видите. Ну почему вы меня не видите?

— Я вас вижу, не волнуйтесь, — попыталась сеньора убедить больного.

— Никто меня не видит. Никто! Я никто! Меня нет. Нигде меня нет… невидимка…

— Ну как вам не стыдно безобразничать, Антонио? — раздалось со стороны, и Марко с сеньорой увидели молодую медсестру, которая, поманив Невидимку, увела его за собой. Тот явно знал, что уж эта-то медсестра его видит, и, захихикав, чуть не цыпочках побежал за ней, а Марко, посмотрев на сеньору, прокомментировал:

— Вон оно как бывает. Получается, выходки Фернандо — это ещё цветочки.

Глава 13

По дороге обратно сеньора Мендес поделилась:

— Какое необычное имя у этой доктора Баррера. Вы, Марко, значит, уже видели её раньше? Как же её называют друзья, вы слышали? Неужели Амор?

— Как я теперь припоминаю, её в основном звали Валентиной, но жена профессора, и правда, иногда называла её Амор.

— Она золотистая блондинка, и вероятно, некрашеная. Мне показалось, что она мексиканка лишь наполовину, — предположила сеньора.

— Да… вроде бы, что-то такое говорили.

Вера, находившаяся в квартире отца, дожидалась его приезда, но он вошёл домой не один, а с сеньорой Мендес, чтобы выпить чаю и обсудить встречу с профессором, хотя Вере было и непонятно,