даже определенно обры­вает Петра, когда тот, претендуя на особое, первенствующее положение, указывает на Иоанна и спрашивает: «господи! а он что?», а Иисус от­вечает: «если я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за мною» (21, 21 — 22).

Впрочем, точно так же и Павел указывает, что в саду божием все равны, все — служители всевышнего, а Христос является единственным основанием, на котором верующие в него должны строить:

«итак никто не хвались человеками; ибо все ваше. Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, — вс.е ваше. Вы же» — христовы, а Христос — божий» (первое по­слание к коринф., 3, 21 — 23).

Кто-же, собственно говоря, — этот Петр, который, согласно приве­денным словам св. Матфея, — так высоко возносится над равными ему апостолами?

Рис. 2. Статуя мифического апостола Петра.

Статуя мифического, никогда не существовавшего, апостола Петра, принадлежащая четвертому веку и найденная в катакомбах-подземельях г. Рима.

На голове Петра нимб-круг. Последний, коим христиане наделяют изображения всех своих святых, ведет свое происхождение от солнечных лучей или лучистого сияния, каковым древние художники-язычники украшали головы своих солнечных богов и героев.

По сообщению древнейшего и, якобы, самого надежного еванге­листа — Марка[4], Петр первоначально носит имя Симона, является бра­том Андрея[5] и вместе с ним занимается рыбачьим промыслом на Генисаретском озере. Видимо, очень добросовестная пара. Ибо однажды, когда эти два брата забрасывали свои сети, и проходящий мимо них Иисус обращается к ним со словами: «идите за мною, и я сделаю, что вы будете ловцами человеков», они, как бы, притягиваемые магнитом, не долго думая, тотчас же оставляют свои, сети и следуют за ним (Марк, 1, 16 сл.). К сожалению, вся эта история вместе со словами о ловцах человеков просто позаимствована из ветхого завета и основана на исто­рии Елисея, который так же, без колебания, идет за Илией, когда последний отзывает его от плуга[6]. Поэтому нам не за чем придавать веры этой истории. Вторично Петр выступает у Марка тогда, когда Иисус в Капернауме исцеляет лежавшую в горячке его тешу (Марк, 1, 29 сл.). По и эта история не заслуживает никакого доверия. Она на­писана в подражение исцелению отца Публия апостолом Павлом в Де­яниях апостольских (28, 6 сл.). Затем мы узнаем (Марк, 3, 13 сл.), что Иисус избирает двенадцать мужей, чтобы разослать их на проповедь, давши им власть изгонять бесов, — случай, при котором он дает Симону имя Петра, т. е. Камня. По свид. Марка, 5, 37, Петр является как раз тем, кому вместе с Иаковом и Иоанном разрешается присутствовать при воскрешении дочери Иаира. А так как вся эта история тоже составлена из историй воскрешений, проделанных Илией и Елисеем (3 кн. царств, 17, 17 сл.; 4 кн. царств, 4, 8 сл.), то на ней не за чем и останавли­ваться.

Затем также и Марк рассказывает историю исповедания Петра (8, 27 сл.); но гораздо короче и проще Матфея. На вопрос Иисуса, — кто он, — Петр просто отвечает: «ты — Христос». Дальнейший ход рассказа, конечно, таков же, как и у Матфея. Предсказание Иисуса о своих стра­даниях заставляет Петра прекословить ему. За это Иисус читает Петру нотацию и даже обзывает «сатаною», хотя это и не совсем понятно. Вслед затем, Иисус, однако, разрешает ему вместе с Иаковом и Иоанном сопровождать его на гору и наблюдать там его преображение. При этом им являются фигуры Моисея и Илии, а Петр приходит в такое волнение, что не знает, что говорить, и несет чепуху, предлагая построить по одной па­латке («кущи») для Иисуса, Моисея и Илии. Между тем, мы не видим, чтобы Иисус побранил его за эту глупость, а, всматриваясь в ветхий завет, замечаем, что также и вся история преображения свой первоисточник имеет в нем, а именно: в преображении Моисея на горе Синай (Исход, 24)[7].

Но, быть может, Петр наставление или выговор Иисуса заглажи­вает тем, что на замечание Иисуса, что все его ученики в минуту опасно­сти покинут его, самым горячим образом заверяет учителя, что он его никогда не оставит. (Марк, 14, 26 сл.)?

Однако, и эта история создана частью на основании пророчеств ветхого завета, частью же путем использования выражений о «камне преткновения» и «камне соблазна», — как Павел в посл, к римлянам, 9, 33, переводит слова Исаии, 8, 14, каковые слова евангелист относит к имени Петра, означающему «скалу» или «камень». 9).

Да и история в Гефсиманском саду со сном трех учеников (Петра, Иакова и Иоанна) написана в подражание частью ветхому завету, частью истории преображения и притче о привратнике (Марк, 13, 33 сл.), и лишена всякой исторической действительности.[8]

То же самое приходится сказать и об отречении Петра (Марк, 14, 36 сл.), каковое в новой только форме выражает и отражает «реtга skandalou» («камень преткновения») Павла и Исайи.

Наконец, в св. Марка имя Петра упоминается сидящим при гробе Иисуса ангелом, который поручает женам сообщить «ученикам его и Петру», что Иисус предварит их в Галилее и. что они там увидятся с ним. Впрочем, и в этом рассказе вряд ли кто пожелает видеть «истори­ческую заметку».

Итак, обследование самого древнего евангелия не дает нам ничего, в чем можно было бы видеть историческое воспоминание о Петре. По­дсмотрим, что имеют прибавить к этому остальные евангелисты.

Там мы прежде всего у Матфея имеем прибавку к истории о ходя­щем ночью по морю Иисусе, где Петр изъявляет готовность идти к нему, но при вступлении на воду тотчас же охватывается малодушием и под­вергается опасности утонуть; однако, Иисус берет его за руку и пори­цает за маловерие (Матф., 14, 25 сл.). Эта история слишком явно пред­ставляет собою поэтическое и наглядное изображение силы веры и носит на себе слишком сказочную печать, чтобы ее (историю) можно было считать исторической[9].

Когда Иисус высказывается по вопросу о чистоте и при этом поль­зуется понятной безо всякого каждому обыкновенному человеку прит­чей, Петр просит его эту притчу растолковать (15, 15).

Петру же, — по свид. Матфея, 17, 24 сл., — приказывает Иисус заки­нуть удочку, взять первую попавшуюся рыбу и открыть ей рот, — там он найдет необходимую для уплаты подати монету. Не подлежит ни малейшему сомнению, что вся эта история просто — сказка.[10]

В св. Матфея, 18, 21,