Судье на это ничего не приходило в голову. Он никогда бы в этом не признался, но впервые Лапидиусу удалось посеять в нем зерно сомнения.

Будто отгадав ход его мыслей, Лапидиус сказал:

— Вы, судья, определенно знаете, что, если возникают хоть малейшие сомнения, вашей обязанностью является обратиться за советом в другой судебный орган или на юридический факультет.

Мекель собрался было с возмущением возразить, однако Лапидиус, не останавливаясь, продолжал:

— В своде уголовных и уголовно-процессуальных законов императора Карла сказано, цитирую: «Буде же по какому пункту сего установления облеченный в полномочия судья либо заседатель пребывать в сомнениях, надлежит ему испросить разъяснения в наших советах…»

Мекель со свистом втянул воздух. «И откуда только этот Лапидиус имеет такие солидные знания закона!» — вздохнул он про себя. Но, поняв, что перед ним широко образованный человек, наконец ответил:

— Ну, ладно, это так. Но пройдет не меньше трех недель, пока я получу юридическое заключение высоких особ из Гослара.

— Вот и прекрасно. Лечение сифилиса на ранней стадии и требует примерно столько времени, точнее, двадцать дней.

— Что вы имеете в виду? — не понял Мекель.

— Я имею в виду, что берусь за лечение больной, пока вы будете ожидать ответ из Гослара. Вернее сказать, попытаюсь, поскольку смертность при лечении высока. В любом случае, я беру Зеклер к себе и позабочусь о том, чтобы никто от нее не заразился. Вы наверняка знаете, что сифилис в высшей степени контагиозен.

— Конечно, конечно. Вы… э… необычайно услужливы.

— У меня есть на то свои основания.

— Разумеется.

Мекель при всем желании не мог себе представить, какие тут могут быть основания, однако расспрашивать дальше не стал. Вместо этого он спешно взвесил все «за» и «против» этого предложения.

Если обвиняемая будет находиться у Лапидиуса, следовательно, он и будет нести за нее ответственность, причем во всех отношениях: чтобы она не сбежала, чтобы не занималась колдовством и чтобы вылечилась и была готова к дальнейшему судопроизводству. Куда ни кинь, везде для Мекеля только выгода. А если что-то случится, убыток только Лапидиусу. Единственное, что смущало: придется противу правил прервать допрос с пытками. Ну ладно, это он при первой же возможности как-нибудь объяснит членам городского совета. К тому же отложить — не отменить.

— Если я приму ваше предложение, магистр, могу я рассчитывать на ваше молчание? Было бы чревато неприятностями, если поползут слухи, что в городе французская болезнь.

— Даю слово, господин судья.

— Тогда согласен. Прошу поставить меня в известность, когда лечение будет закончено, чтобы был определен дальнейший ход процесса.

— Непременно.

Они скрепили договор рукопожатием, и вслед за этим Мекель торопливым шагом покинул помещение. Лапидиуса охватило страшное смущение, когда он сообразил, что остался наедине с обнаженной женщиной. Он поспешно отвернулся к стене.

— Пожалуйста, оденься.

Ответа он не дождался, но услышал, как зашуршала материя. Дав ей достаточно времени на одевание, он повернулся и с облегчением обнаружил, что на ней снова ее изношенная юбка, дешевенький жилет и выцветшая курточка на застежках. Он подошел к девушке ближе, желая осмотреть ее травмированные большие пальцы, однако она мгновенно спрятала руки.

— Как хочешь, — пожал он плечами. — Осмотрим твои раны после. А теперь идем, обопрись на меня.

— Я и сама могу идти!

Ее глаза метали искры. Иссиня-зеленый цвет лица напомнил Лапидиусу медный купорос.

— Я не собираюсь делать тебе ничего плохого. Не доставляй мне хлопот. Мой дом отсюда недалеко.

Она рассмеялась ему в лицо. Это был отрывистый, презрительный смех:

— Не беспокойся. Я с любым пойду, лишь бы выбраться из этой дыры.

— Хорошо, тогда иди за мной.

Он зашагал к двери, и, к его немалому удивлению, она пошла за ним по пятам.

Кирхроде был не слишком крупным городом в Верхнем Гарце, примерно с тысячей жителей; среди них купцы, ремесленники и поденщики. Однако основную массу составляли рудокопы. Благодаря им и вольности, предоставленной сюзереном, город процветал. Вольность давала много привилегий. Так, бюргеры были освобождены от уплаты налогов и воинской повинности, имели право свободно выбирать советников и судей, право на свободу торговли, пивоварение и торговлю спиртными напитками, право рубить строевой лес и дрова в окрестностях города и некоторые другие. Один лишь налог на добычу руды должен был выплачиваться регулярно.

Процветание города было заметнее всего по многочисленным роскошным фахверковым домам в центре города. Здесь, на площади Гемсвизер-Маркт красовались самые пышные дома с богатой резьбой на колоннах и по фасаду. Гордостью Кирхроде была ратуша, каменное готическое строение, выходящее фасадом на торговую площадь. Как раз из ратуши и вышел Лапидиус с Фреей Зеклер позади.

— Сейчас пересечем площадь, повернем на Кройцхоф, а там рукой подать до Бёттгергассе. Это недалеко, — сказал Лапидиус.

Она не проронила в ответ ни слова, только догнала его и теперь шла рядом. Не обращая внимания на окружающих, он шел вперед мимо лотков, палаток и тележек. И хотя в это время года еще не было ни ягод, ни овощей, ни фруктов, на рыночной площади царила суета. Уже поблизости от поворота на Кройцхоф случилось то, чего Лапидиус и опасался. Одна из торговок узнала Зеклер и завопила:

— Гей, люди, смотрите-ка, кто там вышагивает! Ведьма!

— Ведьма? Какая ведьма?

— Фрея Зеклер!

— Где? Где она?

— Да вон же! Слепые вы, что ли? Вон! Вон она!

— А я-то думала, она в застенке!

Эти и подобные крики в один миг полетели со всех сторон. «Скорее отсюда!» — подумал Лапидиус, схватил свою спутницу за руку и не слишком ласково потащил сквозь толпу любопытных. Пришлось пару раз толкнуть локтями, наступить на парочку ног, дать коленом под зад, пока они наконец не оказались на Кройцхоф, и Лапидиус облегченно вздохнул. Но весть о появлении ведьмы бежала впереди них. Матери прятали детей, старухи пялились, разинув рты, справа и слева хлопали распахивающиеся окна.

Лапидиус спешил дальше. Прочь, скорее прочь от этих любопытных зевак! Наконец они оказались на Бёттгергассе. Досюда новость еще не долетела. Сердце его выпрыгивало из груди — он был не привычен так носиться. А Фрее Зеклер все нипочем. Ее дыхание даже не участилось.

— Вот здесь я живу, — еле выдохнул Лапидиус.

Она окинула взглядом дом: трехэтажный, ухоженный; верхний этаж и чердак уступом выдвигаются вперед, чтобы таким образом увеличить жилую площадь.

— Вы, должно быть, жутко богаты.

Голос из соседнего дома проревел:

— Ага, денег куры не клюют… Ха-ха! Вот умора!

Он принадлежал малому, чуть не по пояс высунувшемуся из окна. У него было глупое лицо, а сам он выглядел таким неотесанным, что