Но мужчины продолжали бить их мачете, долго-предолго, пока обе не затихли.

А потом мужчины принялись охотничьими ножами отрезать головы мертвых, делая такие же резкие движения, как если бы свежевали добытую на охоте дичь. Покончив с этой мрачной работой, они насадили отрезанные головы на колья из веток мескитового дерева и поскакали прочь, чтобы получить причитающуюся им награду. Этим индейцам предстоит вечно жить в Землях Радости без голов.

Но и об этом думать сейчас у девочки времени не было. Да и плохое это занятие – думать о мертвых, а еще хуже называть их по именам – как раз приманишь призрака, и примется он терзать живых. И все-таки каким-то безошибочным звериным чутьем, особенно острым у тех, кто стоит на пороге смерти, она понимала: податель жизни Юсен покинул Людей, и она сама каким-то образом навлекла на них эту ужасную беду, потому данной ей силой Женщины-в-белой-раскраске не сумела защитить их от давних и ненавистных врагов. И хотя девочка страшно устала и изнемогала от голода, она все бежала и бежала – упорно, легко, будто призрак, летя над скалами; лохмотья платья и растрепавшиеся волосы бешено хлестали по спине, от ее беззвучных шагов со дна сухого арройо поднимались легкие облачка пыли.

Когда она добежала до реки, собаки стали слышнее, их возбужденное тявканье звучало теперь по-новому. Девочка заметила вожака стаи, несшегося вниз по арройо по ее следам. Он не поднимал головы, поэтому никак не мог увидеть ее, но все плотнее прижимал нос к грунту, деловито и неотвратимо прокладывая свой путь. Река была неглубокой, вода – чистой, и девочка перешла ее вброд по скользким камням. Однако она знала, что от собак ей не убежать, поэтому выбрала на противоположном крутом берегу дуб, взобралась на него и притаилась в развилке густых ветвей.

Собачий вожак лишь недолго помедлил на той стороне, исследовал часть берега выше и ниже по течению и принялся переходить реку по тем же самым камням. Он прошел по следу девочки до дерева, поднял голову и наконец-то увидел ее. И застыл в своем собачьем недоумении, глухо, горлом рыча, не вполне понимая, что за дичь он выследил. Затем присел на задние лапы, сгруппировался к прыжку и взмыл вверх, как бы для того, чтобы получше разглядеть, но при этом попытавшись уцепиться за ствол когтями передних лап. Однако не сумел и неуклюже растянулся на земле, а затем вновь поднялся и вывел иную по тону руладу, которая должна была оповестить его товарищей-псов и охотника, что он загнал добычу.

Охотник, Билли Флауэрс, уже несколько часов наматывал мили в поисках следов горного льва, когда короткий отрывистый лай оповестил его, что собаки взяли свежий след и преследуют добычу. Флауэрс знал, что его собаки не станут тратить время на какую-нибудь ерунду, – ерундой знаменитый охотник считал оленей, кроликов или других нехищных зверей. Но в лае своей своры он смутно улавливал что-то необычное, какую-то смущенную ноту, которая выдавала, что они гонят вовсе не пуму. Не иначе, подумал он, подняли ягуара, хотя эти кошки обычно водятся немного южнее. Впрочем, возможно, один какой-нибудь и забрел сюда со Сьерра-Мадре; на это Флауэрс крепко надеялся, потому что ягуар оставался одним из немногих хищников, которых за всю его долгую охотничью карьеру ему еще ни разу не удалось добыть.

Свое призвание Билли Флауэрс почувствовал очень рано; какой-то Голос приказал ему отправиться в дебри его родного штата Миссисиппи и вылеживать там лесных и полевых зверей. Даже когда он стал взрослым мужчиной, женился и родил троих ребятишек, Голос не разрешил ему отдохнуть. Выбора не было, пришлось подчиниться. В конце концов он оставил семейство (но даже и теперь, много лет спустя, слал деньги домой жене и уже выросшим детям) и двинулся с охотой к югу, не раз в одиночку выходя на черного медведя в Луизиане, пока не пустил корни в Техасе. Там осенью 1907 года, впервые в жизни, он выступил как главный егерь Тедди Рузвельта [11] в устроенной этим президентом рекламной двухнедельной медвежьей охоте. В газетном интервью Рузвельт назвал Билли Флауэрса религиозным фанатиком, потому что тот и сам отказался охотиться в воскресенье, и собак не пустил, хотя уже в понедельник преподнес президенту великолепный трофей – крупную матерую медведицу; газетные фотографии спровоцировали в стране массовые безумства с плюшевыми медвежатами [12].

Из Техаса Флауэрс подался к западу, туда, где охотников мало, а дичи, могущей стать добычей, много. Он временно обосновался на Юго-Западе, хотя «обосновался» – неправильное слово. Собственного дома у него не было, большую часть времени он бродил, жил в горах вместе с собаками и лишь время от времени проводил зиму в надворных постройках у владельцев ранчо, которые нанимали его по контракту.

Так шли годы, Билли Флауэрс старел, его волосы и борода седели, и в конце концов он стал похож на ветхозаветного пророка, такой же полусумасшедший, с ярко горящими голубыми глазами. Свои охотничьи победы он заносил в тетрадочку, на основе которой, как многие одинокие фанатики и чудаки, думал со временем написать автобиографию, в бредовой уверенности, что людям интересно будет читать о его неприкаянной и полной ярости жизни истребителя диких животных. Со времени своего прихода в Техас он убил 547 горных львов и 143 медведя.

А за несколько лет до этого от его руки пал, похоже, последний в округе медведь-гризли – огромный древний зверь, у которого на левой передней лапе недоставало двух пальцев, а клыки совсем стерлись. Флауэрс хвалился, что выслеживал и гнал медведя три недели – от самого Нью-Мексико до Соноры и Чиуауа. Там он в конце концов поймал его в стальной капкан, который старый медведь потащил обратно к границе, но тут Билли Флауэрс его перехватил и завалил. Шкуру он отослал в Вашингтон, в Национальный музей. Последний гризли на Юго-Западе.

И вот теперь, трясясь на спине своего мула по берегу реки, Билли Флауэрс слышал, как вожак его своры, метис гончей по кличке Монах, облаивает дерево. Он повернул своего крупного палевого мула по кличке Иоанн Креститель, легонько тронул его бока шпорами, откинулся назад в седле и отдал поводья, позволяя животине самостоятельно нащупать спуск по скалистому склону. Умница Иоанн Креститель быстро и аккуратно переступал крепкими надежными ногами с камня на камень, изредка приседая на круп, чтобы съехать по особо крупному валуну. К тому