Шрифт:
Закладка:
— Ну и чего тебе непонятно? Или муж соврал, или его обманули. Взяли деньги и ничего не сделали, — пожала плечами Галина, когда они уединились в курилке в конце коридора.
— А дата? Он же мне писал по два письма каждую неделю. Если даже на почте именно это письмо задержали, то давно должно было прийти следующее, с его новой части. Как это понять? — Ольга в полной растерянности смотрела на подругу. — Отправили в другой конец страны, и семнадцать дней от него ни слуху ни духу. Я даже адреса его не знаю. Куда писать? Где он сейчас?
Полноватая, со светло-карими чуть насмешливыми глазами и химической завивкой Галина была старше Ольги на десять лет и, наверное, на сто лет опытнее. Многим она казалась бездушной, но Ольга знала, что под маской внешне циничной женщины скрывалась любящая жена и мать, вырастившая двоих отличных детей, сумевшая сохранить в семье ту теплоту, которой другие могли только позавидовать. Просто она не терпела сентиментальности и отмеренную ей жалость расходовала только на тех, кому действительно плохо.
— Успокойся. — Галина достала из пачки сигарету и чиркнула зажигалкой. — Все просто. Пока на новом месте в себя придет, пока почта письмо его доставит. При переездах всегда так. А насчет того, что он не у тебя под боком, а в Майкопе служить будет, — тоже свои плюсы. Отогреется там на солнышке, фруктами отъестся. Не переживай ты так. Сама хоть на юг выберешься. Летом возьмешь Настю, снимете возле части какой-нибудь уголок — и с сыном побудешь, и с дочкой отдохнешь, виноградом откормишь. А то здесь один снег, а летом болота горят. Ты на юге была когда-нибудь?
— В детстве. С мамой и папой. В Сочи. Не помню почти ничего, — ответила Ольга. Не то чтобы ее успокоили слова подруги, но сам тон, которым она говорила, ее взгляд, жесты, попытка найти в данной ситуации что-то хорошее немного помогли справиться с растерянностью. Она была согласна с подругой, что тут уже ничего не поделаешь, надо мириться с действительностью и просто ждать письма.
В троллейбусе, после работы, она с обидой думала о почте, о муже, об армии — о каких-то незнакомых, никогда не виданных людях, которые могли запросто распоряжаться ее Лешей, отправляя его по своим нуждам за четыре тысячи километров, не предупреждая родных.
И вот теперь он в армии, неизвестно где. Ольга всегда боялась, что его будут обижать. Сын вырос, а страх остался. В сердце иглой засело беспокойство: сумел ли наладить контакт с сослуживцами, с командирами? Зайдя в подъезд, она достала ключи от почтового ящика, хотя уже видела, что он пуст. Зачем-то открыла дверцу, постояла минутку, посмотрела сверху в почтовые ящики соседей — может, по ошибке бросили письмо туда?
Ничего не белело.
В квартире было темно и тихо. Настя после школы осталась у подруги из соседнего дома. Ольга включила свет сразу во всех комнатах и зашла в комнату сына. Ждала, что будет приезжать в увольнительные, спать на своей кровати, и вот… Взгляд упал на елку, стоящую в углу возле шкафа, с игрушками и клочками ваты на лапах. И сразу вспомнилось — посылка! Она должна была ему сегодня собирать посылку! Но куда ее теперь отсылать? До Нового года считаные дни, даже если письмо с новым адресом придет завтра утром, посылка к празднику в Майкоп не успеет.
Не снимая пальто, она зачем-то подошла к подоконнику. За окном темнело, начиналась поземка, возле фонарей было видно, как ветер гоняет снег. Ольга долго смотрела в темноту за стеклом, словно ее взгляд был в силе пересечь пространство светящегося огоньками города, выйти к утопающим в сугробах окраинам, к темной тайге, где уже вовсю разгулялась метель, двигаться дальше, на юго-запад, через угрюмые отроги Уральских гор, через бескрайние степи и после тысяч километров остановиться в городе Майкопе, на лице сына.
Ольга попыталась нарисовать в воображении его новое место службы. Получилась точная копия казармы в Новосибирске, которую она видела, когда приезжала на присягу, — длинное здание, внутри порядок и чистота, кровати по обе стороны прохода идеально застелены, тапочки возле тумбочек, белеют одинаково наставленные подушки. Только за окном растут кипарисы. Снова вспыхнула обида на почту, на армейское начальство, что сын останется встречать наступающий год без гостинцев из дома — без сладостей, без новогодней открытки с пожеланиями счастья.
«Сынок, мы все думаем о тебе, — глядя в тьму за окном, мысленно произнесла Ольга. — Ты там береги себя. С наступающим Новым годом, сынок. Пусть этот год принесет тебе только радость».
30.12.1994
30 декабря, на рассвете, на Терском хребте выпал снег. На перевале побелело. Исчезла грязь, темные пятна кострищ и растянутые маскировочные сетки — все вокруг стало чистым и белым.
Белый снег покрыл все неровности, кочки и низины, броню танков в капонирах{1}, земляные насыпи и мокрый кустарник.
Только на склоне оставался чернеть лес.
И было очень тихо в этом черно-белом мире. Танки спали. Лишь где-то вдалеке приглушенно слышалось гудение машин.
Через некоторое время гудение усилилось, разделилось на несколько тонов, и вскоре к перевалу подъехало несколько грузовиков. «Урал» с брезентовым тентом над кузовом, три заправщика и бронетранспортер.
Как только колонна приблизилась, на склоне началось движение. Один из заснеженных бугорков вдруг раскрылся, и на свет вылезло несколько совершенно черных от грязи солдат. Это были солдаты из последнего призыва — «молодые», «духи», как их называли в войсках. Не имея возможности согреться ночью, они выпрашивали у танкистов консервную банку солярки, кидали туда тряпки или бинты из индивидуальных пакетов, поджигали, накрывались палаткой и так, в полудреме, прижавшись, друг к другу, проводили ночь, рискуя угореть от копоти.
Один из бойцов, не обращая внимания на подъехавшую колонну, медленно, словно во сне, побрел куда-то в сторону капониров и через несколько минут вернулся, неся в руках пустой ящик от снарядов. Остальные ждали его у покрытого снегом кострища. Вскоре над кострищем поднялся дымок. Начали просыпаться и старослужащие, спящие вповалку в БМП и БТР. Застучали люки.
— Ну и армия, — усмехнулся моложавый капитан
