Шрифт:
Закладка:
Но, несмотря на все это неравномерное многообразие, на протяжении всей жизни Теи Нелла замечала особенные взгляды – то пристальные, то беглые, – направленные на девочку, особенно если у той съезжала шапочка и наружу выбивались темные кудри, буйное и утонченное доказательство, кто она по рождению. У Теи глубокие карие глаза и кожа цвета охры – на летнем солнце она становится темнее, тогда как Нелла и Корнелия розовеют. Нелла видела эти взгляды, но не чувствовала их на себе, и все это уже восемнадцать лет как разделяет ее с Отто.
– Это город надзора, – говорит он. – Одной рукой мы удерживаем мир, а ногтями другой выцарапываем то, что скрывается под поверхностью. Так что помни, каково Тее.
– Я помню. Мы делаем все, что можем. Но разве у нас есть выбор, Отто? Хочешь, чтобы мы прятали ее вечно? Единственное дитя, другого ни у кого из нас не появится, а на входной двери даже не было бумажных и кружевных украшений в честь того, что у нас родилась девочка.
Отто смотрит на Неллу.
– У нас?
Она пропускает вопрос мимо ушей.
– Ни отцовского чепца тебе, чтоб дразнили и хлопали по спине. Ни отсрочки от уплаты городских налогов. Ни праздника, ни танцев, ни музыки. Никто не подносил малышку к окнам, чтобы соседи поздравляли нас и нахваливали, какая она полненькая и хорошенькая. Ни матери.
Она унеслась слишком далеко, и теперь в комнате с ними – мать Теи, Марин. Высокая, прямая, с ласковым взглядом серых глаз. Марин, которая умерла спустя несколько часов после рождения Теи, оставила их в бушующем море с младенцем, без карты и компаса, без представления, какая судьба их ждет. Они никогда не заговаривают о матери Теи в смешанной компании. Насколько в городе знают, Тея – оставшаяся без матери темнокожая наследница, загадка, за которую семья готова умереть. А выяснять дальше никому не интересно, да и нужды не возникало. Но Неллу по-прежнему поражает, как в племяннице отражаются черты Марин, как поворот головы Теи, изгиб ее губ, звук вздоха напоминает о ее ушедшей матери.
Когда Тее исполнилось примерно шесть месяцев, Нелла, Отто и Корнелия договорились, что самым разумным и милостивым будет не рассказывать ей слишком много о ее запретном зачатии, о подробностях смерти ее матери и последующем сокрытии самой Теи. Трудно говорить с ребенком о таких вещах, и семья целые годы не напрягала этот мускул. Они не хотели связывать Тею с виной и стыдом того времени, тем более – с ужасом. Правильно это или нет, но Тея стала исключительно дочерью своего отца, племянницей своей тети и подопечной Корнелии. Она не была чем‐то запретным. Она была Теей. Пусть и остается Теей.
Они научились жить с негласной темой Марин, пока молчание не превратилось в пустоту, растворившись в панелях, проникнув в мебель. Они отодвинули Марин в тень. У Теи недолго была мать, но теперь она умерла. Задавать вопросы было невозможно, ведь для этого не находилось причин. Решение они приняли просто потому, что жили в нетерпимом обществе. Марин родила ребенка, не будучи замужем. Марин и Отто никогда не сумели бы пожениться, не в этом мире, и они зачали ребенка, каких мало кто видел на Золотой излучине. Несмотря на все эти сложности, они чудом умудрились вырастить крепкую и полную веры в себя девочку.
«О чем мы только думали, – недоумевает Нелла. – Нельзя похоронить мать и ожидать, что она никогда не вернется. Я должна была знать».
Тея никогда не расспрашивает тетю напрямую: «Какой была моя мать?» Вместо этого она обрушивает все на себя: «Ты меня не хотела. Ты не была рада моему рождению». Во многих отношениях это еще хуже. Во многих отношениях они вообще не преуспели.
– Мы делали то, что должны, дабы ее защитить, – говорит Отто, словно прочитав мысли Неллы.
– И теперь ей нужна иная защита. Позволь мне найти ее для Теи. Позволь мне найти для нее немного пиров и музыки. У нас ушло так много времени, чтобы вернуться в город. В прошлом году я столько сил приложила, распивая чай с людьми, которых предпочла бы столкнуть в канал.
Нелла в отчаянии. Они вдвоем уже так много раз вели этот разговор – и упирались в тупик.
– Теперь, когда она старше, все только хуже, – говорит Отто. – Люди стали наглее. Меньше любопытства, больше откровенного шока. Мы с Теей не единственные в городе, кто так выглядит. Далеко не единственные. Но, возможно, мы одни из немногих, кто так хорошо одевается, и именно это людям так ненавистно.
Нелла помнит, как шестилетняя – не старше! – Тея цеплялась за юбки Корнелии на овощном рынке. Покупательница рядом с ними глянула вниз, и любопытство на ее лице быстро сменилось едва ли не голодом.
«О, что за существо! – вскричала она, запуская пальцы в черную копну волос Теи. – Никак не пойму. Она… о, не может быть!»
«Не ваше дело», – ответила Корнелия, отстранив Тею и взяв в руку кочан капусты, словно гранату.
За последние восемнадцать лет капустных женщин и мужчин встречалось много: большеголовых и бледных, с интеллектом овоща. Можно даже сказать, что имя капустным легион. А еще есть девочки и мальчики потемнее Теи, есть афробразильские служанки, которые стоят перед синагогами с утра пораньше, чтобы занять для госпожи место получше, есть жены португальских торговцев. В детстве Тея любила слушать, как девчонки окликают друг друга по имени, на португальском или иврите, – Франциска, Изка, Грасия. Не раз она тянула Неллу за руку, чтобы они остановились и поглядели. Нелла замечала, как с возрастом Тея стала пытаться поймать взгляд этих служанок, надеялась получить в ответ хоть каплю понимания. Но, за исключением одной-двух, девушки не смотрят ей в глаза. Не хотят неприятностей, полагает Нелла. Тею отличает от них не такая темная кожа – наследство матери. Или, может, как говорит Отто, виновата
