Шрифт:
Закладка:
Каждый день, каждую ночь мечтала о том моменте, когда школа останется за спиной, а я обрету свободу. Я просто уйду из дома, если родители не примут мое поступление в театральный. А поступить в него я должна обязательно. Ведь была в моей жизни и вторая сторона, о которой родителям было совершенно не нужно знать. Ведь я, усыпив их бдительность, посещала театральную школу, где усиленно готовилась к вступительным в ГИТИС. О неминуемом поступлении я собиралась сообщить родителям по факту, и варианта, что не пройду, я просто не допускала.
С того дня, как я изменила тактику, начала потихоньку копить средства на обучение, откладывая выдаваемые мне карманные деньги. Все-таки наша семья не бедствовала, так что деньжат мне перепадало достаточно.
Поступить на бесплатный я и не мечтала, так что финансовая подушка была мне ох как нужна. А уж когда совсем подобревший отец решил подарить мне новенький автомобиль к окончанию школы, я, само собой, и не подумала отказываться. Дорогая девчачья машинка была мне ни к чему, но с ее продажи я могла выручить деньги на учебу за все пять лет. И мне уже было безразлично, за что именно меня будут ненавидеть собственные родители: за обман, за крушение их надежд или за воровство, коим я и считала продажу незаслуженного авто.
Я успешно скрывала свои намерения и наращивала ледяную корку на сердце, готовясь к семейному апокалипсису. И вот настал день икс. По результатам выпускных экзаменов я набрала баллы совсем не по тем предметам, которые были нужны для поступления в Финансовую академию, куда меня и собирался пропихнуть мой влиятельный отец. Зато полученных баллов с лихвой хватало для театрального. Все просто: я специально завалила ненужные мне предметы. Дома меня ждал жуткий скандал.
Отец был близок к тому, чтобы поднять на меня руку, впервые в жизни. Но он все же сдержался. Может, увидел в моих глазах решимость, так схожую с его собственной?
— Ты не получишь ни копейки, — кричал он. — Если решила спустить свою жизнь в унитаз, я не собираюсь в этом участвовать! И машина… Я забираю ее у тебя, ты не заслужила такого подарка!
Я угадала почти каждое слово, которое он мне скажет, и даже много раз прокручивала в голове разные сценарии нашей ссоры. Я придумывала ответы на каждую фразу, которую он мог мне сказать. Возможно, поэтому я была морально готова ко всем его словам. Страха почти не было, а с совестью я давно успела договориться. Так что во мне пылала лишь отчаянная решимость вырвать свою свободу и право решать за себя.
— Поздно. Я ее продала, а деньги переложила на свой счет. И ты не сможешь заблокировать его, я уже совершеннолетняя. — Отец был огорошен, побледнел от ярости еще больше, но даже это не заставило меня замолчать. Мне вдруг захотелось уязвить, сделать больно хотя бы парой фраз, отыграться за все годы его деспотизма. — Ты же всегда хотел, чтобы я была экономистом и юристом. Так вот, я почти стала ими обоими, так что о своих финансах научилась заботиться сама.
Я выдала лишь часть горьких слов, которые рвались с языка, но даже их хватило, чтобы окончательно вывести отца из себя.
— Ты не заработала эти деньги! — сорвался он на громкие вопли, брызгая слюной и начав молотить кулаком по обеденному столу. Я впервые видела его таким, но это зрелище не напугало меня, мне лишь стало жаль отца, который привык все решать за других. Я бы хотела его обнять, попытаться успокоить, но опыт подсказывал, что от такого участия он окончательно возненавидит меня.
— Хорошо. Я верну тебе все до копейки, как только начну получать гонорары. Но от своей цели я не собираюсь отказываться, как бы ты к этому ни относился, — тихо ответила я.
Говорить дальше было не о чем. Отец остался непримирим, и я тоже. Только сейчас мне наконец-то было, что ему противопоставить. Я развернулась, не слушая больше его оскорблений, и направилась в свою комнату собирать вещи. Что ж, примирения с моим актерским будущим не случилось. Впрочем, я не сильно на это и рассчитывала.
Мать сидела на моей аккуратно застеленной кровати, будто ждала меня. Но когда я зашла, она лишь подняла на меня заплаканные глаза. В ее взгляде плескались разочарование, боль и непонимание. Пожалуй, этот взгляд ударил даже больнее криков отца. Однако мама так и не проронила ни слова, просто молча смотрела, как я складываю вещи. Да и мне больше нечего было сказать. Я устала пытаться доказывать свое право на собственную жизнь.
Отчий дом был оставлен в тот же вечер. Меня никто не останавливал.
Тогда я удивлялась, откуда во мне взялось столько спокойствия, столько сил противостоять чужой авторитарной воле? Только потом поняла, что мне в тот вечер удалось отстраниться от своих и чужих эмоций, и это походило на сильный наркоз, вколотый прямо в сердце. Вся боль от понимания, что я теперь совсем одна, ненавистная для своих родителей дочь, не оправдавшая их надежд, нахлынет на меня уже позже. И бороться с ней придется не один год. Наверное, я и сейчас, спустя пять лет, все еще не справилась с ней.
С матерью я все же созванивалась несколько раз, хотя наш первый звонок состоялся лишь спустя три месяца после моего ухода из дома. Мама была холодна, так и не простив мне моего поступка. Слушать о моих успехах она не желала, но хорошо, что не положила трубку сразу же. Так я хотя бы знала, что у родителей все в порядке. За исключением, конечно же, непутевой дочери, от которой они бы с радостью отказались.
Учась в школе, я искренне считала себя талантливой актрисой, да и в ГИТИС поступила без проблем. Но уже на первом курсе меня ждало разочарование. Талантливыми были практически все, а некоторые и вовсе выделялись гениальностью, необычностью, яркой внешностью. Это несомненно были будущие звезды. А я оказалась лишь одной из многих, мои способности просто растворились
