повернулась к Макстону и сказала: — Возможно, в другой раз.

Другой раз никогда бы не наступил, если бы ей было что сказать по этому поводу. Она бы солгала сквозь зубы, если бы это означало избегать его как можно больше в течение следующих семи дней. Потом он уедет, и она снова сможет вздохнуть свободно.

— Какая жалость, — огорчился Макстон, потянувшись за булочкой с корицей и разрывая ее пальцами. В его глазах мелькнула злобная искорка, когда он добавил: — Мы оба знаем, как мне нравится посещать конюшни и проводить время с лошадьми.

Делуция больше не могла смотреть на него. Ее руки дрожали, когда она потянулась за вилкой и вонзила ее в омлет, приложив значительно больше силы, чем было необходимо. Она вздрогнула от скрежета стали о фарфор, надеясь, что никто больше этого не заметил.

— Не сомневаюсь, что мой сын сможет развлечь себя сам, как и последние три дня, — сказала Нерита, отпивая из чашки. В ее словах не было обвинения, но они все равно заставили короля и королеву неодобрительно посмотреть на Делуцию.

Она знала причину их осуждения. Последние слова госпожи Альмы не были напоминанием, они были предупреждением: «Принцессы всегда любезные хозяева».

Делуция была совсем не любезна с Макстоном с момента его прибытия.

Впервые увидев его три дня назад, она отказалась произнести ни единого слова приветствия, игнорируя многозначительные взгляды своих родителей. Долг требовал, чтобы она сохраняла видимость сердечности, особенно учитывая важность Нериты как судьи Высокого суда. Но, увидев высокомерную ухмылку Макстона, она встала дыбом настолько, что ей пришлось развернуться на каблуках и выбежать из комнаты, чтобы не поддаться своему непреодолимому желанию стереть самодовольное выражение с его лица.

За прошедшие с тех пор два дня ее настроение не улучшилось, хотя ей удалось высидеть оба напряженных завтрака так же, как и сегодня, только благодаря тому, что она оставалась как можно более молчаливой и сосредоточилась на еде.

Она знала, что родители были обеспокоены ее поведением. Мать разыскала ее вчера вечером после ужина, и Делуция предложила расплывчатую отговорку о столкновении личностей. Осмада, однако, разглядела сквозь ложь скрытую за ней боль, но, к счастью, не стала настаивать на дальнейших подробностях. Вместо этого она взяла дочь за руки, и это прикосновение успокоило Делуцию больше, чем когда-либо могли бы сделать любые слова. Когда король присоединился к ним вскоре после этого, он не задавал никаких вопросов, просто обнял Делуцию и прижал ее к себе.

Несмотря на сочувствие, которое мать и отец свободно предлагали наедине, девочка знала, что от нее ожидают, что она займет место принцессы и предложит Макстону компанию в качестве гостя дворца. Ее родители не знали, почему ей было так трудно, почему она не хотела быть рядом с ним. Если Делуция расскажет им, она знала, что они поймут. Но ей было слишком стыдно делиться. Боль и предательство — пять лет спустя, и они почти не исчезли. Во всяком случае, чувства только усилились, вместе с каменными стенами вокруг ее сердца.

— Лорд Макстон, возможно, захочет подумать о поездке в город сегодня, — предположила Делуция, ни к кому конкретно не обращаясь, нарезая бекон. — Рынки всегда богаты в это время года.

— Действительно, так и есть, — сказал король Аурелий, наливая стакан сока и передавая его Делуции, прежде чем повернуться к Макстону. — Достаточно легко организовать сопровождение Наблюдателя, если вы хотите выйти на улицу на целый день?

В ответ Макстон надменно поднял бровь, глядя на Делуцию, и сказал:

— Возможно, я подожду, пока принцесса не освободится, чтобы сопровождать меня.

Только что сделав глоток сока, Делуция едва удержалась, чтобы не разбрызгать его по всему столу. Она быстро сглотнула, вызвав приступ кашля, что дало ей время, необходимое для того, чтобы придумать подходящий ответ. Предпочтительно такой, который не включал бы в себя перелетание через тарелки и нанесение удара Макстону ножом для масла.

Она понятия не имела, о чем, во имя Медоры, он думал, говоря что-то подобное. Она знала, что он презирает ее… она услышала правду из его собственных уст пять лет назад.

— … никчемная, доверчивая, заносчивая маленькая принцесса. Неудивительно, что у нее нет друзей… кому захочется проводить время с этим избалованным королевским отродьем? Никому.

Она все еще слышала его насмешливый смех, звенящий в ее ушах, точно так же, как она могла слышать смех тех, кого он развлекал своими историями — ее юных служанок, Аннелиз и Бахрати среди них, а также множество конюхов и кухонных работников, и других детей, рожденных дворцовыми слугами. Все они были детьми, с которыми она пыталась подружиться в тот или иной момент, и никто, кроме Аннелиз и Бахрати, никогда не заставлял ее думать, что у нее есть шанс подружиться с ними. А те две… Ну, в тот момент Делуция поняла, что у нее тоже не было шансов с ними, так как Макстон уже завладел их вниманием. Его харизма, его магнетизм — люди хотели быть рядом с ним. Делуция не смогла найти никакой вины по отношению к двум девушкам, не тогда, когда сама попала в ту же ловушку. И эта ловушка — это желание общения с Макстоном — оставила ее широко открытой для ненавистных вещей, которые он сказал в тот день, и для обидных ответов тех, кто слушал.

Смех — она никогда не забудет их смех, когда они слушали, как Макстон объяснял, что Делуция считала его своим лучшим другом, как она делилась с ним вещами, о которых никогда не рассказывала никому другому. Ее надеждами, ее мечтами, самим ее сердцем… он знал все это. Она обнажила себя перед ним. Для него.

И все это было правдой. Потому что Макстон был для нее всем, заполняя зияющую дыру одиночества, которую она чувствовала всю свою жизнь.

По крайней мере, до того дня, до того момента, когда его слова и смех разбили вдребезги ее ранимое восьмилетнее сердце.

Она бы никогда не узнала, если бы не пришла в конюшню пораньше, взволнованная их совместной прогулкой в то утро. Она никогда бы не узнала, если бы заранее не поискала Аннелиз и Бахрати, но обнаружила, что они составляют компанию ее предполагаемому лучшему другу. Она никогда бы не узнала, если бы не остановилась на звук голосов и хриплого смеха, только чтобы услышать отвратительные, мерзкие вещи, которые говорили о ней.

Иногда она задавалась вопросом, как долго Макстон позволял бы своей уловке дружбы продолжаться, если бы она не обнаружила этого. Но в тот момент, когда